рассказ о Тишинке 80-х
Ностальгический рассказик ... 
Как-то раз, лет 15 назад, поехала на Тишинку – купить себе ботинки на осень. Какие-нибудь этакие, чтоб больше ни у кого и никогда. Долго бродила, роясь по кучам. Привередливые бабульки - торговки строго следили, чтоб не нарушался порядок наслоения шмотья, наваленного ими прямо на газетные подстилки на земле – поплоше внизу, покруче (по их разумению) на виду, на «витрине». Ботинки я себе тогда так и не купила. Повстречала телефон. Черный, эбонитовый, «как у Сталина в Кремле». И дело было совсем не в том, что мало было дома телефонных аппаратов. Просто есть такие вещи, которые «твои», которые специально для тебя здесь в этот день нарисовались и всплыли. Дядька в кожаном шлеме летчика денатуратным выхлопом изо рта пообещал, что он всенепременно будет работать. Ага…
Зазвонил он только недавно. Чудесным образом, в старой коммуналке на Сретенке. Современный интерьер не его рабочая среда. Не по душе ему, семидесятилетнему, соседство с интернетами, микроволновками и «аристонами». Телефону надо чтобы ОН стоял посреди 11-метрового коридора, чтоб к нему бежали, роняя тапки, чтоб стояли рядом, разукрашивая обои.
Его первый в моей жизни полуденный звонок подтвердил мои подозрения, что чудеса все-таки случаются. Пусть и такие, мелкобытовые, что ли. Причем, радио-телефон валялся у кровати, но бежала-то я к Нему. С перепугу, наверное. Стоял-стоял, как часть декора – и вдруг зазвонил.
Звонила подруга для ежедневного слива информации об удачах и неудачах шоппинга. Среди прочего, была упомянута покупка произведенная на Тишинке – утягивающий комбидрез за семьдесят пять у.е., со скидкой. Спросонья я не сразу врубилась, то ли у подруги обострение демисезонной неадекватности, то ли… А какой сегодня год? Погрустнелось. Нет ведь больше той Тишинки, а есть торговый центр с тем же названием. Приятный на вид, но чужой, чужой, чу-жой.
Старому Тишинскому рынку было, наверное, лет сто. Еще до революции здесь торговали фуражом и сеном, поэтому и тихо было, телеги не гремели, разъезжаясь с густо усыпанной соломой площади. В военное время здесь, как и на многих торговых точках, образовалась стихийная толкучка, рядом Белорусский вокзал, из пригорода везли яйца-картошку, здесь горожане «покупали» продукты на предметы своего быта, никакой роскоши – ложки, чашки, отрезы ткани. Кончилась война, исчезли телеги, а Тишинка осталась. Тишинский колхозный рынок с мандатом столичной барахолки, пугавшей своим субкультурным бомжеобразием мажорную центровую публику из ЦКовских семей.
А обычные москвичи, да и не только, знали его и любили. Любили так, как дети любят заброшенные чердаки, как грибники – грибы. Практично, дешево и…уникально – вот какой рекламный слоган подошел бы Тишке. Это была самая крутая совковая барахолка. Нет, была там, конечно, и сельхозпродукция – черемша, свинина, яблоки, но это потом, на закуску. Каждый озабоченный своими социальными амбициями большой город считает необходимым, как экзопикантоное дополнение, иметь в своей структуре и «блошиный» рынок.
В Париже, например, под все это разнообразное хозяйство отдано аж два квартала жилого массива. А наш? Наш был многократно миниатюрней и грязней, но и то была отдушина.
Кто не был на Тишинке? Старой Тишинке. Вы? Мне, с высот накопленного барахла, которое и по сейчас порой валится мне с антресолей на голову, вас искренне жаль. И не то, что бы там был какой-то глобальный улет или там торговали антикварным раритетом, которого больше нигде не встретишь. Но, (можно я все таки скажу это слово) – «Е-МОЕ». Для того, чтобы пропитаться кисло-пряным духом разваленного на мокрых газетах содержимого чьего-то послевоенного гардероба, чтобы с восхищением разглядывать замыленного пупсика с форфоровым личиком, чтобы безвозвратно запасть на кеды торпедовских юниоров или листать (осторожненько так) дневник мероприятий фестиваля молодежи и студентов 57 года, что бы уметь выискивать пути, подмазываться к саквояжной «мафии», нужно было жить лелея в себе метафизическую стильную тоску «с налетом понта и прикола», верными пионерскими традициями тусовать по старым дачам, слушать Чака Берри на мягких пластинках, вырезанных из журнала «Горизонт», искренне тащиться от изъеденного молью кашемирового плаща родного номенклатурного деда и хохотать до утренней росы над стихами Джека Алтаузена («Если спать твой ребенок ляжет, лепесток который лелеют, Разбуди, он расскажет про того кто спит в мавзолее»…)
Кто-то встречался на Пушке, а мы встречались на Тишке. Встречались по выходным, и лучше пораньше, пока самый класс не разобрали. Ценителей было хоть отбавляй. Хотелось сделать, т.е. опередить всех в покупке чего-нибудь офигенного. Выбор был практически универсальный и, я подчеркиваю, всегда неожиданный.
Впору ли сравнивать старую Тишку и современный ТД? Сейчас меня абсолютно не впечатляют ни фэншуйские лягушки в отделе сувениров, ни эти глупые стразы на всем чем попало, чуть ли не на туалетной бумаге, ни гипюровые гетры. Потому что пришел – и купил, а охоты-то нет! А вот в пору глобального советского дефицита всего и тотальной серости всех Тишка была как центр вспоможения. Горит ремонт (блин, воскресенье, ничего не работает!) – бегом на Тишинку – и вот тебе и побелка, бог с ней что просрочена, вот тебе и дверные петли, бог с ним что из подмосковного ДК; нужна бытовая техника, пожалуйста, от утюга до телевизора («КВН» – 45 рублей в хорошем состоянии); мебель нужна или ковры, какой период интересует, договоримся. А вот сандалии пионера-героя не хотите внучку, или вот гамаши? Не знаете куда? Покажем. А вот у шурина не хотите кожаный плащ немецкого офицера приобресть? Договоримся…
Но самое четкое, что там царила непередаваемая московская тароватая атмосфера, весь этот сухостой – «булошная, прачешная, Рейхган проститутка», столько колоритных типажей, такие живописные бабульки, всю старую свою жизнь Тишинке посвятившие, только ей и живущие. Там, как среди живых воспоминаний, как в таинственных недрах заброшенного дома обитал дух открытий, старинных сундуков, китчевых кошек-копилок, горечь нафталина, чужого похмелья, чужой драмы, историй без конца и начала.
Люди как книги, с кем ни разговорись – словно бесплатное кино посмотрел, в душе потом меланхоличный сквозняк и на философию тянет. И еще – все там были в некотором роде единомышленниками, чуть ли не заговорщиками – обаяние старых вещей – магия. Не за дешевизной туда ездили – за историей, пусть и бэушной.
Бабки – отдельный разговор. Откуда они такие брались – торгующие ворохом разнокалиберных варежек на одну руку («А что, люди ж разные бывают!»), дореволюционным нижним бельем питерских курсисток, вручную сшитым!, выпускным платьем лета 1941 года, пустыми баночками из-под «Кока-колы»…
А хотя, живет с тобой рядом какой-нибудь пенсионер, ты и не видишь его, он у тебя с подъездной стеной сливается, а на пестрой планете Тишинка он раз – и эпизодический персонаж всемирной истории, чреватый своим собственным отношением ко всему на свете.
У бабок был там свой местный профсоюз, или что-то типа того. Для многих сбывание барахла было не только системой выживания, но и стилем жизни, укладом, работой. И конкуренция, конечно, присутствовала достаточно жесткая, рынок все же, но «их» рыночные отношения больше походили на хорошо продуманный спектакль. Прицениваешься, (это ритуал, не выгоды ради, выгода – миф, просто таков порядок), торгуешься с какой-нибудь бывшей укладчицей № 18 с «Красного Богатыря» по имени Эльвира (она так и говорила – «Девочки, зовите меня Эльвира, я всегда здесь стою», а у этой Эльвиры все зубы в «Красном Богатыре» остались), так вот, торгуешься, а рядом, тряпье разложившая конкурентка, товар свей соседки всячески «разоблачает» и вшами осыпает.
Мелкая перебранка – и вот – ты уже у обоих отоварился, одну облегчил на шесть мещанских слоников, седьмой отсутствует, другую на летнюю панамку «Члена Общества Трудовых Резервов» с жженым пятном внутри, видимо панамка служила кому-то сковородной прихваткой.
Бабульки себе цену знали и материалом своим занимались профессионально. Да и не только они. Там встречалось столько интересного чумового народа – какие-то исследователи глубинки с лубками и самоварами, не раз сидевшие «золотые руки» с пластмассовыми инкрустациями, спившиеся полярники с компасами и биноклями, рассыпающиеся на глазах «аристократы», помнящие трехсотлетие Дома Романовых, просто потомственные старьевщики.
Если среди хлама всплывало нечто стоящее, происходил отлов, предмет продажи припрятывали для «своих» постоянных и проверенных, которые и денег нормальных дадут, да и вещь не пропадет, попав в руки ценителя. Чаще всего через таких перекупщиков-ценителей такая «штучка», отреставрированная и починенная, попадала либо на Измайловский вернисаж, либо в какой-нибудь центровой арт-салон с запредельными валютными ценами.
Самым бойким жупелом Тишинского рынка был Саша Петлюра. О его несметных залежах одежды и обуви в аварийно-опасном особняке на Трубной ходили небылицы. Бабульки его, по не понятной мне причине, безумно любили и все «сливки» оставляли ему, никому другому не продавали. Остальные, обломившись приобрести очередной эксклюзив, шептались за Петлюриной спиной – вот, мол, жук! На тюках сидит, ни себе, ни людям…
У завсегдатаев Тишинки культивировалась безупречная стильность. Лажа не проходила никак, вплоть до полной обструкции. Пиджак подбирался под портфельчик, сапожки к сумочки, пряжка под цвет ногтей и т.д. Каждый «работал» в своем стиле и в своем временном периоде, например, «Юра Гагарин на даче у Хрущева», или «Я из пушки в небо уйду, тиги-тиги-ду…» и три пера в бисером плетеной шапочке и черный как смоль набриолиненный «гарсон» и колготы сеточкой.
Кого-то интересовала только военная амуниция, кто-то был просто стилягой по жизни. А по выходным – футуристическое ретро-шоу – красующиеся друг перед другом всевозможные «Мальчики Банананы», рокабильщики, пользователи имиджа Пресли, цветасто-клешастого Хендрикса или межгалактической Агузаровой. Парад, почти карнавал, звездный каталог – «жизнь слишком коротка для мрачных красок». Многие, тогда еще широко не известные, модельеры, коллекционеры, художники начинали опять же с Тишинки.
Лично наши покупки были редко внятными по задачам (см. историю с телефоном). Покупали, по большому счету дребедень всякую для смеха – типа сифона с писающим мальчиком на вершине, граммофонной речи Сталина к депутатам съезда, плюшевого мужского блейзера ярко канареечного цвета или виниловой пластинки Владимира Мигули под названием «Земляничная поляна» (если найдете – послушайте песню «Каратэ» – чума!).
Одежду же, как правило, умышленно брали на правах полуфабриката. А дальше – насколько фантазии хватит. Купишь себе сапоги-чулки, например, голенище гобеленом обошьешь, шнуровку по икре пустишь, благо металлоремонт рядом, и вот, готов тебе мировой улетный шуз.
Драгоносные модницы на эскалаторе в метро от зависти по ступенькам катятся – «Где Вы такие купили?». Ясно где. Не в Караганде. И обошлось мне это произведение в стоимость твоей помады. А завтра надоест – выброшу и чего-нибудь новое сбацаю.
Отношение к внешнему виду было сродни искусству или, скорее, подвижному перфомансу. Не хочу турецкую дубленку! Хочу двубортный кафтанчик в желто-голубую волнистую полосочку, с перламутровыми пуговичками, в которых, как в круглых кривых зеркалах супермаркетов, отражается окружающая меня многоликая действительность.
А после Тишинки можно было пойти в «Кофе-Чай» (он же «Шкура и «Сундук»), похвастаться, посмотреть, кто что откопал, выпить коньяку за здоровье Плюшкина, поржать, поболтать, отогреться, попить кофе с пирожным «Орешек».
Давно это было. Не знаю, сохранились ли еще в природе такие забегаловки с пирожными из школьного буфета.
Пришло, значит, время. Стали то тут, то там вылупляться сэконд-хэнды, чужестранное шмотье смутило тусовку новым доступным искушением, появилось «другое, чужое». Была пробита первая брешь в непотопляемой самости Тишинского рынка. Второй бедой для него стало попытка окультурить и реконструировать старые торговые ряды и павильоны, что в скорости закончилось полным разрушением реликта.
Табором торговцы переселились к Церетелевской кукурузине. Но их становилось все меньше, прогнанные с насиженного места, становились все грустнее и потеряннее бабульки. Правительство Москвы вроде бы даже выделило им новое пространство для торга…Но, кончалась уже эпоха, с ней вместе уходил в легенду старый Тишинский барахольный развал.
Строгие бабушки, вдумчивые дядьки, где вы теперь со всем своим музейным хламом? Чем живете? Пенсией? В метро побираетесь? Вписались ли вы в современный интерьер, или так же как мой эбонитовый телефон 35-го года выпуска, молча грустите, перебирая воспоминания прошлой жизни?
Арина
источник публикации
Фото Борко/Грани.Ру
