Сказки блошиного рынка

Старые вещи — это обещание новой жизни. Каждая ложка на барахолке продается со своей историей, ради нее и покупается. У каждого продавца своя легенда, тем и живы. Вокруг самих рынков тысячи небылиц, оттуда их непреодолимая привлекательность. Разобраться в том, кто, чем, как, почему и почем торгует на московских барахолках, взялись Анна Пражина (текст) и Сергей Леонтьев (фотографии).

Игорь сам себя называет «серым кардиналом» европейских и московских барахолок. Вероятно, он преувеличивает свои достижения, но он консультировал организаторов летнего блошиного рынка у клуба Gogol'' и всю жизнь скупал на барахолках для своих коллекций игрушечных Чебурашек, Фунтиков, котов Леопольдов и Незнаек, а также удостоверения работников НКВД. То есть об устройстве московских блошиных рынков этот изысканно седой мужчина лет 35 кое-что знает. Обещает рассказать ни много ни мало всю правду, для чего назначает встречу в кафе на первом этаже Новинского пассажа. На барахольщика он совсем не похож: на на нем новая, очевидно дизайнерская одежда.

— Барахолок в Москве всего две — на платформе «Марк» и Измайловском вернисаже, и они очень профессионально устроены: есть контингент, который этим делом заправляет, есть их люди, которые торгуют, а есть те, кто создает ощущение, — рассказывает он, потягивая свежевыжатый апельсиновый сок. — Бабушки и дедушки, которые раскладывают старье на газетках, необходимы для антуража, основные действующие лица не они. Выгребаются рынки Бельгии, Франции, Скандинавии, потом все это привозится сюда. В Москве оптовые склады снабжают народ барахлом.

Потом Игорь рассказывает что-то уж совсем невероятное: торговцы наряжаются в барахольщиков, то есть добрая половина стариков и не старики вовсе, а ряженые. Бабушек нанимают на работу и придумывают им историю товара: муж был шпионом, жили в Бельгии, бабка эмигрировала во Францию, вещи от нее достались. Хорошая байка — полезная вещь в любом бизнесе, а на рынке старья — абсолютно необходимая. Легенда и есть основной товар старьевщика. Успешный продавец, как утверждает Игорь, зарабатывает своим стоянием на рынке 10 000 долларов в месяц.

— Приятнее покупать что-то у бабушек, а не у молодых упырей. Еще люди любят искать клад. Если ты сразу на него натыкаешься — это не клад, а если роешь и находишь — это уже счастье. Профессионалы знают приемы: вещь нужно закопать, спрятать, чтобы покупатель верил, что это только он такой умный ее отрыл. — Игорь говорит так складно, что кажется, он уже не раз выступал с точно такой же речью. — Смешно видеть радостную девушку с облезлой баночкой индийского чая 1964 года в руках, теребящую своего спутника: «Смотри, что я нашла!» Они уходят, а продавец тихонечко новую баночку закапывает.

Налицо все признаки идеальной легенды: она объясняет все и сразу, ее можно бесконечно пересказывать, дополнять и приукрашивать. Меньше всего хочется ее проверять. Одно утешение: любая попытка покопаться в жизни и устройстве блошиных рынков открывает доступ к неограниченному количеству баек. Легенд, может, и меньше, чем выставленных на продажу вещей, но точно больше, чем продавцов на рынке. Истории — как любой товар старьевщика: одни выдаются за почти новые, а использовались годами, другие только что сколочены в расчете на глупца покупателя, а выдаются за старину. Подключиться к коллективному творчеству способен каждый, кто найдет в себе силы выйти на рынок и встать за что-то, отдаленно напоминающее прилавок.

САМЫЙ ДОРОГОЙ ТОВАР

Казалось бы — столько барахла, но в последний момент жалко стало продавать раздолбанную радиолу с проводами наружу, неожиданно проснулись сентиментальные чувства к ядовито-зеленому платью 60-х, которое, думала, мне страшно не идет. Примерила — я в нем такая красавица. Схватила старые счеты, брюки американских моряков 80-х, набор индийских боевых слонов, японский значок, железную Эйфелеву башню, крышку для винных бутылок в виде лягушки и старые джинсы.

Самое трудное — резко затормозить у примеченного места и уверенным движением вытащить из баулов товар. Точку выбираешь сам — из тех, что еще не заняты. Мне повезло — шел дождь, несколько прилавков пустовали. Потом уже не так страшно. Мой прилавок на «Ярмарке вещей, бывших в употреблении» на платформе «Марк» получился невыдающимся. Разложила товар на мятых газетках, дорогие моему сердцу брюки американских моряков запрятала под никому не нужными джинсами и майками и стала ждать. Потрепанное пальтишко, дырявые перчатки, волосы нечесаны — прикинулась бабушкой, как могла.

Уныло простояла пару часов. С меня даже не взяли 10 рублей за место — надеюсь, не из жалости. Бабушки вокруг казались очень настоящими, все в морщинах. Одна из них поинтересовалась джинсами, молодой хмырь, посмотрев на мои счеты, спросил, почему они стоят 50, если напротив такие же за 30. «Мои лучше считают», — буркнула я. Какой-то верзила, полрта — золотые зубы, полрта — серебряные, раскритиковал мой товар. «Неэксклюзивное барахло», — так и сказал. Женщина напротив посоветовала подложить под вещи монетки, копеек 10, — помогает.

Подложила монетки и вытащила на свет брюки моряков с 25 пуговицами, раз уж в моих сокровищах никто не копается. Тут случился ажиотаж. Тощий мужчина в тельняшке, полосатом плаще, клетчатых брюках и лакированных ботинках, с холщовым мешком за спиной, напоминающий модельера Петлюру, только в два раза выше, аж вскрикнул, увидев их.

— Это что? — Он цапает их, как голодный кот — дохлую рыбешку.

— Брюки американских моряков. Вот видите, тут написано: «US Navy».

— Сколько хотите?

— 200 рублей.

— Да вы обалдели,- хмыкает, но брюки из рук не выпускает.

— У меня с ними столько связано, — мямлю я

— Да чего связано! — орет он. — Я понимаю, у вас жених американский был, в этих штанах ходил.

— Да, был-ходил, — подхватываю я.

— Сочиняйте-сочиняйте, вам бы только объегорить, — сипит мой потенциальный покупатель.

— Ну сто, — бурчу я, растеряв зачаточные способности к торговле.

Он тут же напяливает мое добро на свои клетчатые брюки и просит помочь застегнуть 25 пуговиц, по-барски пообещав десятку за труды. Брюки ему идут, он пищит от счастья, прижимает меня к своей хилой груди, начинает откаблучивать яблочко, представляется Васей, просит записать его домашний телефон. Потом дает еще и номер мобильного: «Я завтра его из ломбарда заберу».

— Только писать в этих штанах неудобно, надо все 25 пуговиц расстегнуть, — предупреждаю я.

— Не проблема, — брякает Вася, неожиданно водружает на мой прилавок мешок, достает какие-то железяки и со всей дури кричит высоким и хриплым голосом: — Железяки для машины! 50 рублей. Если колесо спустило зимой, чтобы машина не скользила и домкрат не ломался, ставишь эти штуки. Всего 50 рублей, сплошная экономия. Их еще помнит старый «москвич» моего отца.

Средних лет мужчина, торгующий женскими вязаными кофтами и мужскими носками с люрексом, начинает объяснять мне, что главный талант барахольщика — правильно преподнести товар. Придумывают, например, что Мария Антуанетта носила эту испанскую шаль, а потом подарила русской графине, та привезла ее в Москву, подарила дочке, та положила ее в сундук… Индийская трость эта не простая, а та, с которой ходил Неру. Клюшка — Владислава Третьяка, он ее подписал. Если бы Третьяк действительно все эти клюшки подписывал, то должен был бы заниматься этим 24 часа в сутки. В ход идут не только знаменитости — котируются и истории из личной жизни. Бабушки рассказывают, что одежду 50-х, на самом деле найденную на даче у соседки, привозил муж, капитан дальнего плавания.

— Я в кино работаю артистом на машине, — Вася перешел к своей легенде. — У меня военная «волга». 9 мая меня по телевизору смотрите — не помню, как фильм называется, но эпизод шикарный, минутки две. Я водителя НКВД играю. Заработал 300 долларов, теперь вот в Голливуд собираюсь. Товарищи, кто забыл штучки — 50 рублей. Единственные и неповторимые.

Я почему-то приобретаю штучки. К моему прилавку подходит женщина и покупает комплект боевых слонов за 20 рублей, Эйфелеву башню за 10, а вместо двадцатки сдачи я мастерски втюхиваю ей японский значок.

Целый день разные доброжелатели учили меня рыночному делу. Одни советовали обтянуть прилавок из грубых досок белой тряпкой, другие — черной. У каждого своя маркетинговая схема, вот только никто ничего не закапывает: рискованно, могут не раскопать. Ни мой самозваный напарник, ни я почти ничего не заработали. Да и ни один человек вокруг меня, кажется, не заработал больше 300 рублей. Но я с удивлением поняла, что почти поверила в историю про американского матроса, за которого когда-то чуть не выскочила замуж. Теперь жалею, что последнюю о нем память продала.

«МАРК» И ИЗМАЙЛОВО

Самые отчаянные приползают на платформу «Марк» к трем утра занимать места, самые вменяемые — к шести, тогда же подтягиваются первые посетители. Это вооруженные фонариками антиквары, которые в темноте выуживают ценные вещи, покупают у деда Андрея китайский бронзовый подсвечник, например, за 100 рублей, чтобы продать его за 3000. К девяти подходят простые любители старых вещей, декораторы, дизайнеры. К одиннадцати — народ гламурный. Барахолка в последнее время стала модным местом, здесь полредакции журнала Vogue, актеры, театральные художники, архитекторы. Вот что-то ищет художник Ира Корина, вот фотограф Стас Артамошин щелкает рыжеволосую девицу с собачкой для журнала, кажется, Time Out, вот, не поверите, прошлепала Наташа Королева. К часу становится уныло, кто-то напивается, кто-то замерзает, и продавцы тянутся к станции, чтобы уехать на электричке домой.

Посетители Измайлова тоже не лыком шиты. «При мне разбили камеру — пытались сфотографировать жену немецкого посланника, — рассказывает член Академии наук, заслуженный изобретатель Юрий Федорович, торгующий книжками и своими поделками: конфетницей из обрезанной вазы и чернильницей, выдолбленной в мраморном мишке. На нем теплая фуфайка, шея обмотана пакетом, а в руке коктейль „Отвертка“. — Она собирает игрушки елочные, газету „Правда“ купила. А еще тут жена итальянского посланника и сам посланник, ненавистный мужик, бегает и скупает все по дешевке. У него в Италии несколько магазинов, где он это продает. Мне так говорили».

В Измайлове день начинается в семь. Шныряют те же антиквары. Рыщут не только для магазинов, но и для соседних с «блошкой» антикварных рядов, чтобы тут же перепродать. Рюмка тридцатых годов, купленная у старушки за 300 рублей, через два шага перепродается за 2000. Есть в Измайлове еще иконоискатели. Они крепят ко лбу фонарик, похожий на шахтерский, и разглядывают иконы. Когда смотрят на свою добычу при свете дня, часто хватаются за голову.

«Марк» — это первичный рынок, Измайлово — легкий его апгрейд. На платформе все происходит под открытым небом, в лужах и в глиняном месиве, а на вернисаже барахолка устроена на чистом деревянном балконе с крышей. У «Марка» есть своя мелкая мафия: рынок крышуют ребята с Кавказа, «марковчане» считают их культурным народом, который покровительствует искусству. На платформе почти нет воровства, бомжей и пьяниц. В Измайлове есть директор Ушаков, личность легендарная. Говорят, он ходит по вернисажу с автоматчиком.

Барахолка на вернисаже — это два довольно длинных балкона и антикварные ряды над ними. Барахолка «Марка» состоит из двух площадок. Одна, размером со школьный спортивный зал, огорожена забором и снабжена прилавками. Другая — пустырь чуть побольше, прозванный «диким пляжем», — не огорожена, прилавков там почти нет: газетки раскладывают прямо на земле. Вокруг этих двух территорий тоже торгуют — хаотично, кому где приглянется. Некоторым кажется, что дикие ряды у шоссе — самые успешные. Но тех, кто стоит за прилавком, туда не заманишь — с земли торговать. По периметру и на углах стоят люди с постоянным товаром — монетами, марками, бронзой. Эти места считаются хорошими, ведь народ бродит в основном по периметру.

На «Марке» место стоит 10 рублей, на вернисаже с пенсионеров, ветеранов и инвалидов берут по 30, с остальных — от 100 до 500. Существуют специальные ветеранские и пенсионерские ряды, где каждое место закреплено за конкретным человеком. У каждого ряда свой строгий бригадир. Его побаиваются, а боятся разводок: это когда у тебя спрашивают, не продаешь ли ты кинжал, ты его достаешь — и тебя уводят куда подальше. Измайлово — это жестко структурированная система, «Марк» — дикий капитализм.

ЛЮДИ

— На авторынке с такими хорошими людьми не познакомишься, — рассказывает Зинаида Ивановна, улыбчивая женщина лет 65, в прошлом учительница литературы, торгующая на платформе «Марк» алюминиевыми ложками, глиняными цветочными плошками и фотоаппаратом-«мыльницей», батарейка от которого потерялась. — Пожилым тут приятно, мы общаемся, кофе пьем, обсуждаем женские журналы, статьи — как с мужчинами себя вести, как краситься, от дома отдыхаем, тут все такие приятные. Это как клуб. Я живу одна, мне нужно общение.

Она не врет и не хорохорится. Таких, как она, тут достаточно — пожилых дам с высокими прическами и тщательным макияжем, которые успевают привести себя в порядок, прежде чем выбежать из дому в пять утра. «Встаю рано, умываюсь, глазки крашу, губки, щечки, — рассказывает Валентина Николаевна, водрузив на нос розовые очки. — Я всю жизнь в торговле, на неделе работаю, по выходным продаю свои вещи ненужные, подрабатываю. Тут все свои кругом. Меня как-то по телевизору показали — до двенадцати часов ночи весь рынок звонил. Такая дружба. Но иногда, когда с другими приходится стоять, очень вредные старушки попадаются».

За разговорами часто забывают о торговле. «Продаю за символические деньги, — признается Анна. На прилавке у нее — детский горшок и две пары резиновых сапог. — У меня трое внуков, два зятя, я не нуждаюсь. Даже иногда в долг отдаю. Вот пара одна ходит, чего-то они у меня купили и не могли разойтись, сдачи нет. Говорю: „Отдадите потом“. А они: „Мы же Филипповы, нам можно верить“. Те самые Филипповы, у которых булочная была. Я раньше все выкидывала, а потом пришла сюда, посмотрела, подумала, что у меня даже лучше вещи, и стала продавать. Ухожу всегда пустая — если чего-то не продаю, то раздаю тем, кому это надо».

— Я часто в кино снимаюсь, — рассказывает Иван, мужчина лет 65, в шляпе. — А вообще я бывший главный врач, специалист по заносным заболеваниям: туберкулез, сибирская язва. У меня квартира на Тверской, трое внуков. Я, между прочим, 17-й ребенок в семье. Жалко людей, которые не могут в магазине вещи купить, вот и торгую тут. Тут собираются и отдыхают, ни у кого нет экономических проблем, просто некоторые люди ноют.

На низшем ранге рыночной иерархии — люди без легенды. Просто говорят, что выхода нет, денег на жизнь не хватает. Они не хотят фотографироваться, а если соглашаются, то просят отправить фотографию Путину, чтоб тот понял, как им нелегко. 85-летний Иван Петрович, абсолютно седой, весь в орденах, ремонтирует советские фотоаппараты. «Покупаю в комиссионках, довожу до ума и продаю. Покупают редко, иностранцы ходят мало, а у наших эта техника уже вот где застряла. Четыре внука — приходится работать. У дочки муж 44-летний умер, а она в диспансере работает, там мало платят».

Обитатели барахолки подвергают и такие истории литературной обработке. На платформе, говорят, есть 80-летняя бабушка, в прошлом певица, которая весь год торгует, собирает по помойкам вещи, чистит их и продает, а потом в Швейцарию едет отдыхать и шоколад всем привозит. Тут, кстати, почти все академики, доктора наук, актеры.

— У меня здесь пара приятелей из Академии наук, — хвастается Виктор Иванович, отхлебывая дешевой водки. — Доктор наук со мной стоял, еще академик из Армении. Журналисты попадаются. Я кандидат биологических наук. Граммофонами торгует историк-доцент. Вот Василий Моисеевич работал в области авиации и космонавтики. Мне сто лет будет, и ни одного коммерсанта не было в семье, а вот пришлось, на питание не хватает.

ВЕЩИ

Все начинали со своих вещей. Потом кто-то заметил, что хорошо идут, например, старые тапочки, — и начал бегать по знакомым собирать их. Или книжки по физике вдруг пользуются спросом — такого рода вещи лучше искать вблизи продуктовых магазинов, где пьяницы продают вынесенное из дома.

Говорят, на «Марке» есть бабушка, которая работала гримершей у Аллы Тарасовой. Попробовала продавать письма, программки старые — коллекционеры их расхватали, она сообразила и стала по своим каналам это добро добывать. Источников много, но старьевщики их раскрывают крайне неохотно. В помойках тоже роются, но далеко не все.

— Там, где я живу, пятиэтажки ломают, — рассказывает Ким Иванович, добродушный старичок в желтом камуфляже. — Я прихожу с мешками. Иногда и 500 рублей в день заработать могу.

Везут из деревень и из других городов — Новгорода, Вышнего Волочка, Твери, Архангельска или даже с Украины. Есть и те, кто во Францию и Германию мотается и привозит бронзу, подсвечники и люстры. Есть «черные копатели», которые из земли в Тамбовской и Орловской области выуживают немецкие каски, фляжки и медали. Кто-то покупает бронзовую статуэтку у пьяницы рядом с универсамом и продает на платформе «Марк», ее покупают и продают в Измайлове, потом эта вещь оказывается в соседнем антикварном ряду, а там и до салона на Арбате недалеко. Натыкаешься на удивительные коммерческие схемы. Кандидат физматнаук Жора за 10 рублей покупает книги по проектированию водопроводов и канализаций — их берут нарасхват строительные фирмы, уже за 1000, потому что сейчас таких книг не выпускают. А во время трагедии в Беслане он купил тут за копейки осетино-русский словарь — его тут же в какой-то редакции с руками оторвали.

Кто-то распродает коллекции. Полжизни собирали — столько же будут продавать. У Александра 3000 пластинок, которые коллекционировал с 1950 года. Но он продает их не потому, что ему нужны деньги. «Мой младший брат — продюсер, отец — всемирно известный писатель. Учебники пишет на автомобильную тематику, суммарный тираж его книг составил 3 миллиона экземпляров. У меня высшее образование техническое, закончил аспирантуру, написал кандидатскую, ушел в бизнес. Начинал со стеклотары, потом перешел на пиво, потом на одежду, но конкуренция вытеснила. Набрал мешочек пластинок и пошел продавать. У меня есть два сына. Каждому купил по телевизору и видеомагнитофону, а на двоих — велосипед „лексус“. Когда они на нем ездят, „мерседесы“ дорогу уступают».

Недалеко от богача Александра торгует его бедный тезка Александр Михайлович. Перед ним лежат три отвертки и два молотка. «Все из дома, уже целый год здесь продаю. Ничего не зарабатываю, ни одной вещи за год не продал, разные товары ношу каждый раз. Если бы не бесплатный проездной — прогорел бы. 8 дней в месяц, три месяца в году. Кошмар, а не торговля», — надрывается он, а глаза у него смеются.

И ничего не понятно. Зачем приходить, если ни одной вещи продать не можешь? А как можно заработать на грошовом старье? Это такой образ жизни — старьевщик, барахольщик, болтун. Это такое торговое заведение, у которого нет сайтов и пресс-релизов, потому что все эти мифы и легенды никакая бы бумага не вынесла и никакая экспертная комиссия подтвердить не смогла бы. Но я обязательно поеду на барахолку в следующие выходные. Вдруг удастся выудить зеркальце, глядя в которое, прихорашивалась актриса Селезнева во время съемок «Шурика», или коньки, в которых девочкой тренировалась Ирина Роднина. Мне они, правда, совсем не нужны, но ведь таких больше ни у кого нет. 

ФОТОГРАФИИ

«Четыре внука у меня — приходится работать. Покупаю фотоаппараты в комиссионках, довожу до ума и продаю. Но покупают плохо. Да чего тут хорошего, лучше бы на рыбалку сходил». «Измайлово».			«Это мое бальное платье, за 150 р. продаю. Надоело оно мне, а мама новое купила. Меня зовут Сюзанна, я из Еревана. Сегодня хороший день — много продала». «Марк».
«Я из Вологды, по тамошним деревням товар собираем. Банки-склянки старые не отмывают — отмыть-то легко, а вот обратно такой налет не сделаешь, а он-то и ценится». «Измайлово».			«Часть вещей привозит приятель из Архангельска, часть собираю сам и картину рисую. Еще пишу стихи, и все эти вещи в них участвуют. Это не мое открытие — Маяковский приходил к портрету Ленина беседовать. А деньги нужны, чтобы в стихи вкладывать. Мне для вдохновения надо действо создать, шабаш, шалман». «Измайлово».
Я тут со дня открытия и за три года ни одного дня не пропустил. Меня тут все знают — Ким Иванович меня зовут. Там, на земле, бабушки тряпками и обувью торгуют, но у них ничего не покупают, женскую обувь продать невозможно, мужскую — еще куда ни шло. Вот так бывает, простоят целый день и 30 рублей не заработают«. «Марк».			«Раз в год сюда прихожу за впечатлениями. Хочу книгу о барахолках написать. Я ведь когда-то журфак закончил. Хотя всю жизнь был художником. Раскладывать вещи надо с умом. Я люблю по жанрам их сортировать: бутылочки к бутылочкам, пульты к пультам». «Измайлово».
«Это не слишком приятное дело — здесь быть. Я по необходимости прихожу. Но что же тут хорошего — лучше бы на дачу съездил. Сейчас радио „Европа плюс“ слушаю, а вообще „Эхо Москвы“ и „Радио Свобода“ и больше ничего». «Марк».			«Потерял работу, вот и приходится коллекцию фотоаппаратов распродавать. Я ее 10 лет собирал. Ну ничего, как начну работать — все заново соберу». «Марк».
Меня Нина Иосифовна зовут. Вот посуду из дома продаю. Внукам помогаю — они в МГИМО учатся. Иногда получается продать, иногда нет — здесь место неудачное: люди ищут хлам и покупают его у тех, кто по помойкам рыщет, у деклассированных элементов. А у меня хороший, дорогой товар«. «Измайлово».			«Я инженер-строитель, и с работой у меня все в порядке. Просто мне нравится торговать, и у меня это получается. Вот сегодня 600 рублей заработала». «Марк».
«Когда приносишь 5 книг, ни одной не продашь, 10 — дай бог одну. Надо расширять ассортимент, вот я и расширил — собрал по родственникам и друзьям. Пока только вы у меня книжку купили, после праздников люди все пропили-проели». «Марк».			«Дочка в Америке купила платье, фирменное, смотрите, какое красивое. Но вот растолстела она, и платье не налезает больше». «Марк».

Aнна Пражина 

Фотографии: Сергей Леонтьев



источник публикации
Большой город, № 09 (135)