Старатели блошиных копей
На стихийных московских рынках можно отыскать настоящий клад 
Под ослепительным февральским солнцем прямо у платформы станции «Марк» бились две старушки. Дрались бабульки не на жизнь, а на смерть. Одна, в зеленом болоньевом пальто, била подругу в цигейковой потертой шубке толстым зонтиком по голове.
— Тебя тут не стояло, дура старая! — кричала страшным голосом вооруженная зонтиком. — Убирайся отсюдова, пока я тебя не прибила! Я это место с восьми утра застолбила!
— Никуда я не уйду, — сопротивлялась другая. — Это моя «точка», я на прошлой неделе тут стояла!
Бурная сцена разыгралась из-за выгодного места на самом популярном московском блошином рынке. Импровизированная рыночная площадь расположилась прямо у станции «Марк», неподалеку от Лианозово. Блошиные рынки столицы (они же — «толкучки», «барахолки») некоторые старые москвичи называют соловьиными — уж очень рано открываются. Поэтому опытные продавцы приходят на рынок к восьми, а то и к семи утра. Контингент «блошиных» торговцев состоит в основном из бывших и нынешних учителей и работников культуры (в основном предпенсионного и пенсионного возраста). Поэтому и рыночная борьба наших бабулек обошлась без криминала, а самым страшным ругательством, произнесенным во время битвы, было «дура старая!».
Наконец, фиолетовый зонтик победил, и «цигейковая шуба» упала в сугроб. Отвоевавшая свое место под солнцем женщина тут же принялась раскладывать свой нехитрый товар: деревянные стоптанные босоножки, стопку старых глянцевых журналов, блестящие калоши, валенки необъятных размеров и книжку «Печи и сушилки в литейных цехах».
Мечта антиквара
Блошиные рынки существуют во всем мире: от Хельсинки до Шанхая, от Сиднея до Рио-де-Жанейро. В России блошиные рынки — часть истории. Говорят, что на дореволюционном рынке на Сухаревке можно было за бесценок купить реликвии — подлинные византийские иконы и первопечатные книги. В СССР «блошки» исчезли. И только в начале 90-х опять появилось некоторое их подобие — довольно жалкое, правда. Самым большим блошиным рынком в Москве была Тишинка. Туда народ съезжался со всего города. Однако вскоре власти ликвидировали подобные очаги торговли, так как они располагались где попало и портили городской пейзаж. Не избежала этой участи и Тишинка. Сейчас «блошиные» участки существуют вблизи почти всех вещевых рынков города, но официальный — только один,
Лианозовский.
Легенда гласит, что, если бывать на блошиных рынках постоянно и научиться разбираться в старинных вещах, однажды можно прилично заработать. На первый взгляд, на Лианозовском рынке романтики мало: 95 процентов местных товаров — это затасканные бюстгальтеры модели «уши спаниэля» (по 10 рублей штука), поношенные ботинки (от 20 рублей за пару), радиотехника советского периода (от 50 рублей). Конечно, среди груд хлама можно отыскать и побитую статуэтку времен Октябрьской революции. Но среди профессиональных охотников за антиквариатом Лианозово считается «неважным» местом, ведь здесь собираются исключительно любители и к тому же без гроша в кармане. А вот в Измайлово, где расположился самый известный в Москве антикварный рынок, чаще приезжают «богатеи», и потому цены на товар там можно поставить заоблачные. Но в Измайлово вы можете купить искусную подделку за огромные деньги, а в Лианозово вам может попасть в руки бесценная реликвия — и всего за 20 рублей…
Поэтому местных покупателей и продавцов не останавливают даже мороз и снегопад. Бабушки и дедушки в тулупах, словно не чувствуя холода, запросто снимают перчатки, показывая покупателям понравившуюся ложку или вилку.
— Видите, какой здесь орнамент? — дед-продавец сунул мне под нос ржавую чайную ложку с завитушками по краям. — Это уникальный рисунок, вы таких больше нигде не найдете!
Едва он это произнес, как ложку у него из рук вырвала девушка в норковой шубе — покупательница. Впрочем, я не сопротивлялась: пользоваться ложкой, которая до этого побывала в чьих-то многочисленных ртах, мне было бы неприятно. Небрежно облокотившись на спутника, девушка быстро сунула деду двадцать рублей, а другой рукой уже схватила изящнейшую латунную турку, которая валялась тут же, на столе.
Перед горбоносым продавцом с серебряным браслетом на руке вообще было разбросано целое богатство: старинные и псевдостаринные ложки, вилки, тарелки, поржавевшая и облупившаяся посередине чугунная сковородка и даже две тусклые дверные ручки. Они, как уверил нас дед Михаил, ранее украшали двери гостиницы «Москва». Хотя, по официальной информации, все вещи, которые находились в снесенной этой весной гостинице, строго учтены и переданы во владение специальным инстанциям.
— То есть вы их «свинтили»? — в упор спросила я деда Михаила.
— Ну да, честно признается он.
— Сами?
— Нет, — замахал руками продавец.
— А! Вы просто перепродаете краденое, — продолжала наседать я.
— Пусть тот отвечает, кто их из гостиницы стащил, а я при чем, — рассердился мой собеседник. — А как иначе? Я вот сегодня всего три часа спал, по пунктам бегал! Кто еще так работает, вы мне скажите?!
Приемных «пунктов» у старика Михаила, перепродающего подержанные предметы быта, действительно много. Чаще всего занимательное старье, найденное на помойках, ему приносят бомжи. Часть передают «свои» люди из пунктов приема макулатуры и стеклотары. Вместе с бутылками и прочим бытовым мусором туда зачастую попадают и вполне «рентабельные» товары.
Чтобы успокоить старика, мой племянник Гела, с которым я вместе пришла на «блошку», купил потемневшую от старости книжку А. П. Чехова выпуска 1931 года. Двадцать рублей сегодня даже для ученика средней школы не деньги. Я сама долго примерялась к старому и очень стильному (с моей точки зрения) чемодану начала прошлого века. Чемодан манил меня своей угловатостью, потертостью и в то же время какой-то необычной солидностью. В его полосатое нутро почему-то хотелось положить пистолет, смену белья, расстроенную скрипку и, повесив голову с запущенной бородой, отправиться пешком в Париж.
Стоил чемодан всего сто рублей, но я его все-таки не взяла — не позволил квартирный вопрос. Уговаривая забрать давно надоевшую кладь, дед Михаил рассказал, что чемодан достался ему от прадеда, который во времена Гражданской войны исколесил вместе с ним пол-России. Врет, наверное.
«Легенда» для дедушки Ленина
Впрочем, на блошином рынке искусно придуманная легенда — такая же необходимая часть торговли, как яркая упаковка или искусная подсветка продуктов в супермаркете. «Легенда» должна выдаваться на одном дыхании, с артистическими взмахами замерзших рук и честным-пречестным заглядыванием покупателю в глаза. Пенсионерка Вера Антоновна — яркий пример «продажного» искусства. Опрятная бабуся в джинсовом пальто и валенках, обвязанных полиэтиленом (так теплее), считается на «плешке» одной из самых успешных продавщиц. Товар у нее раскупают так быстро, что соседи стали отдавать ей свой на реализацию.
— Мне дом в Калуге по наследству достался, — лучисто улыбаясь голубыми глазами, рассказывает Вера Антоновна. — Я решила его продать. Стала делать ремонт и случайно проломила чердачную перегородку. А оттуда как посыпалось!
А посыпалось с калужского потолка то, что она сейчас распродает прямо с московского снега. Это портрет дедушки Ленина, скрипка с двумя уцелевшими струнами, длинные изящные фарфоровые вазочки и жестяная коробочка из-под монпансье 50-х годов. Весь этот «клад» одновременно служит прессом для разбросанных по клеенке сине-зеленых рублей времен Николая Второго.
Цены у Веры Антоновны по местным меркам — запредельные. «Дедушка» стоит 90 рублей, скрипка — триста, коробочка из-под конфет — шестьдесят, а вазочки вам отдадут по сто рублей. Цветастого изображения храма Василия Блаженного на крышке жестяной коробки моя провинциальная душа не выдержала. Безделицу я купила, хорошенько отмыла, почистила и подарила своему брату. Он потом рассказывал, что она в его сахалинской комнате стала бестселлером. Но детей перестройки прельстил вовсе не исторический храм, а… «Запорожцы», которые художник изобразил подле него. На Сахалине, оккупированном «Тойотами» и «Маздами», «Запорожцы», пускай даже с картинки, воспринимаются как произведения искусства.
А вот мой племянник Гела практично перепродал книжку 31-го года выпуска. Отнес ее в букинистическую лавку и выручил за нее аж пятьсот тридцать рублей! На следующей неделе он снова собирается в поход: дорогу знает, торговаться умеет, начальный капитал в виде пятисот рублей имеется…
Ольга ТАРАКАНОВА
источник публикации
Трибуна, 25 февраля 2004г.
