Похвала рынку
АПЕЛЬСИНЫ НА СНЕГУ
Один из современников Пушкина вспоминает такую сцену.
Солнечный морозный день. По псковскому рынку разгуливает Александр Сергеевич. На нем - черный нагольный полушубок нараспашку, из-под которого сияет алая шелковая рубаха. Великий поэт своими длинными ногтями отколупывает кожуру от апельсина и бросает ее себе под ноги, на ослепительно-белый снег.
Удивительно сильный образ, не так ли? Сразу чувствуешь острый запах апельсина в студеном воздухе, видишь поразительную цветовую гамму. И сколько он говорит о "солнце русской поэзии"! Здесь и демонстративный демократизм, и столь же демонстративное аристократическое презрение к условностям. Отсюда недалеко и до обэриутского эскапизма.
А кроме того - задумываешься: вот ведь как, в двадцатые годы прошлого столетия на псковском рынке можно было купить апельсины...
Теперь о другом поэте, творчество которого, конечно, никак нельзя сравнивать с пушкинским. О том, чьи вирши вынесены в эпиграф.
Был раньше рядом с метро "Новокузнецкая" маленький настоящий московский, замоскворецкий рынок. Его героем в 60-е годы был ветеран войны, полковник Сергей Семенович Лучков. Жил он одиноко, и была у него где-то квартира. Время от времени он уходил в запой. В эти дни появлялся на Пятницком рынке и не покидал его несколько дней. На груди Сергея Семеновича сияли ордена и медали. Торговцы кормили его, опохмеляли, он им читал свои стихи - вроде вышеприведенных. Местные милиционеры относились к Семенычу с уважением и присматривали, чтобы он не упал в лужу, чтобы кто чужой его не обидел, чтобы полковник не допился до бессознательного состояния - "ты, Семеныч, отдохнул бы..."
Апофеозом рыночной пятницкой жизни был отход Сергея Семеновича ко сну. Поднатужившись, он сдвигал чугунную крышку канализационного люка - помогать он никому не разрешал. Спускался вниз и с лязганьем задвигал крышку у себя над головой. Видимо, теплые трубы и крышка с надписью "Москанализация" напоминали ему о танкистском прошлом.
В ПОИСКАХ МАНТЫ
Я на рынке никогда не торговал, да и не являюсь таким уж завсегдатаем торжищ. Хожу туда за покупками и потому, что нравится. Но одни из сильнейших воспоминаний у меня связаны с рынками. И, наверно, я не одинок.
Зима, Изборск - рядом с Псковом, кстати. На холме громоздится огромная крепость. У его подножья, рядом с автобусной остановкой, маленький рынок. Товара немного - все больше квашеная капуста, соленые огурцы и ярко-желтые моченые яблоки. Все - древность Изборской крепости, снег, серое небо, запах солений, разноцветные платки торговок - в памяти навсегда.
Одесский Привоз. Конечно, Одесса в семидесятые уже давным-давно не Одесса-мама Бабеля. Все же. Эти вопли, певучие, с нарочитыми интонациями - "Синенькие, синенькие!" - "А вот рачка, смотрите, мадам, какая рачка!" (Если кто не знает, "рачка" - это мелкие серые креветки, которые продают в фунтиках, свернутых из газетки.) - "Камбала, только шо из моря!" - "А почему так дорого?" - "А я знаю?!"
Великолепный толкучий рынок в городке Косов в Прикарпатье, на Гуцульщине. Это вытоптанный пустырь километра два длиной, километр поперек. Сюда по субботам сходятся жители окрестных сел, приезжают торговцы из Львова и Ивано-Франковска, Киева и Одессы, Москвы и Питера, Казани, а то и Томска. По дороге до входа - сотни машин с самыми разными номерами - случается, польскими либо румынскими. Это в семидесятые-то годы! Власти несколько раз пытались прикрыть косовскую толкучку, но тщетно. Она, вопреки всему, вечно возрождается. Торгуют здесь чем угодно. Лошадьми, коровами, свиньями и овцами. "Кониками" - фигурками всадника на лошади, сделанными из сыра. Снедью. Бисером. Галлюцинозных цветов платками с люрексом - произведением китайских мастеров. Старинными бусами из кораллов и монистами из поддельных "терезианских талеров". Пластинками "Битлс". Джинсами. Национальной одеждой. "Сколько кожух стоит (кожух - это дубленка, расшитая шелком, мечта тогдашних модниц)?" - "Тильки за доллары!" Это в семидесятые-то годы! "А манта есть?" - "Ни, манты нема..."
Манту я безуспешно искал несколько лет, с трудом представляя, что это такое. Знал только, что это "верхнее платье жениха". В конце концов нашел. Это была карикатурная серая шинель, вся расшитая малиновыми и голубыми розами, с красным капюшоном и военными австрийскими пуговицами времен первой мировой. Манту я потом подарил приятелю, эмигрировавшему в Англию. Он ее продал ностальгировавшему по карпатской родине украинцу-бендеровцу и безбедно жил несколько месяцев.
Берлинский блошиный рынок - ведь какое место было! Огромнейший пустырь в Крейцберге, рядом с Бранденбургскими воротами - с западной стороны, естественно. Бурьян, кучи песка, а в десяти минутах ходьбы Ку-Дамм с его соблазнами западной цивилизации и Фазаниен-штрассе со снобскими кафе и галереями современного искусства. Как там было здорово, на Fluhmarkt, жалко, Стену сломали... Пожалуй, он давал фору косовской толкучке. Разброс по интересам здесь был еще больше. Коровами, правда не торговали, зато какие-то смуглые головорезы в грибообразных афганских шапках сидели на холмах слежавшегося советского армейского обмундирования - покупай не хочу. Целую дивизию можно было в эти гимнастерки, "х/б" и камуфляж, проданные налево доблестными офицерами из ЗГВ, нарядить. Только вот почему всем этим торговали афганцы? Да и не только армейскую одежку здесь приобрести можно было. Знакомые французские журналисты через какого-то Хайнца вышли на советского капитана из Вюнсдорфа и за тысячу марок купили у него два ящика шотландского виски, гранатомет, противотанковую мину и два "Калашникова". Потом не знали, что с этим добром делать.
Но не всякому нужны такие товары. На западноберлинской "блошке" можно было купить за символическую цену польскую или советскую водку. Подороже - нацистские ордена со спиленными свастиками (закон в ФРГ по этой части строг: торгуй "Железными крестами", но свастику изволь удалить). Случайно найти было можно редчайшие издания русских футуристов - Виктор Шкловский их туда приволок, что ли? - и "винтеджные" фотографии Родченко. Полным-полно было древних швейных машинок "Зингер" и пишущих "Ремингтон", фарфоровых и целлулоидных пупсиков с отломанными руками, ржавых кранов, стоптанных ботинок, плюшевых мишек разного возраста и сохранности (символ Берлина!) и порножурналов 60-х годов. Над всем летала пыль и распространялся запах жареных сосисок.
История берлинского блошиного рынка такова: после войны молодой удачливый бизнесмен леворадикальных и католических убеждений за бесценок купил пустырь, образовавшийся в результате бомбардировок. И до самой смерти, наступившей аккурат к моменту падения Стены, ничего там не строил. Земля дорожала, а он, несмотря на посулы и угрозы, стоял на своем - пока жив, пускай там будет полная свобода и анархия. Моя земля - что хочу, то и делаю. Теперь здесь бизнес-центр с гостиницами, конгресс-залами и прочими необходимыми столице возрожденной Германии учреждениями.
Париж - может ли он быть собой без рынков? Нет. Архитектурных красот, дорогих магазинов, Лувра и Эйфелевой башни недостаточно. Парижанин-парижанка без рынка умрет. Куда он-она будет ходить с непременной корзинкой? В супермаркет с корзинкой идти как-то глупо. Может, камамбер, жамбон, салат-латук, мидии да устрицы и мясо для "бифтека" там, в супермаркете, съедобны. Но не в этом дело. Рынок - это место, где тебе скажут "добрый день, месье Дюпон", "как вы поживаете, мадам Дюбуа", "вы сегодня очаровательны, мадемуазель Дюран". И поэтому в каждом квартале Парижа два раза в неделю открывается рынок. В одном в среду и четверг, в другом - в понедельник и вторник. Дюпоны, Дюбуа и Дюраны, а также Ситбоны, Хаммады, Гонсалвеши, Ковальские, Рабиновичи, Цзичэни, Петровы и Вишванатхи оскорбятся навсегда, если marche du quartier вдруг не распахнет с утра свои тенты. Они перестанут быть французами.
Но самое чудо в рыночном Париже - это рынки Алигр недалеко от Бастилии и Пуассонье в трех шагах от Оперы. Здесь русский может найти любезный его сердцу укроп - французы употребляют десятки разных трав, а вот укроп по необъяснимой причине не жалуют. Здесь еврейская кошерная мясная лавка соседствует с арабской, где свинины тоже не найдешь, зато баранина дешевле отмеченной клеймом "Бейт-Дин". Здесь можно торговаться, можно долго говорить с африканским торговцем, пытаясь понять, что за странные фрукты и овощи лежат у него на прилавке. Вдыхать дивную симфонию запахов пряностей, привезенных из Индии, Пакистана, Ливана, Китая и с Антильских островов. А какое удовольствие смотреть, как рыбник у всех на глазах занимается полной глупостью: из шланга поливает здоровенного ската, чтобы придать этому увядшему и отчасти протухающему созданию первородную свежесть. Проходивший мимо месье с пучком зелени в руках говорит: "Ну и идиот же вы! Кто у вас такую рыбу купит?" - "Это вы идиот, месье, вы не купите, кто-нибудь другой поймается".
Как там у Хармса? "А потом я пошел на Машков рынок, где, говорят, какому-то слепому подарили шаль"...
РЫНОК И ПРАВОСЛАВИЕ
К чему я это все? К тому, что рынок - непременная составная нашего существования.
На рынке вся мерзость и все чудеса. "Охотнорядец" раньше по-русски значило - мерзавец, вор, тупая скотина, гнусный националист. В Охотном ряду торговали тухлым мясом и собирались, чтобы бить жидов и скубентов. Теперь там наша Дума. Тухлым мясом опять торгуют - причем нередко человеческим. Но есть и честные купцы. У них - сыр со слезой, восхитительная колбаса и белейшая телятина. Так что Россия без рынка - не Россия. Неважно, торгуют в Охотном ряду ободранными кошками под видом кроликов или патологическими психическими расстройствами под видом мыслей.
То, что вместо Совета министров в охотнорядском здании сейчас расположилась наша "говорильня", очень важно. Думцы, какими бы они ни были, занимаются торговлишкой. А вот советские министры не торговались. Они распределяли, кому где на своем шестке сидеть и не высовываться. Вспомним, что такое был рынок при советской власти?
"Колхозный", то есть рабский. Если бы государство могло, оно отменило бы эти колхозные рынки и кормило население по распределительной схеме - через многим еще памятные овощебазы, вонючие магазины и спецраспределители за семью замками. Не получалось. Рынки продолжали жить. Там обитали обдиралы-торгаши, полковники Семенычи и всякая сомнительная публика.
Один из мощнейших образов социалистической действительности - фильм "Операция Ы", где три придурка, вопреки всему, являют миру простую истину: "Налетай, не скупись, покупай живопись!" Они выпадают из рабского существования, куда нас всех пытались засунуть.
Да, рынки ненавидели. Мечтали о том, чтобы недоступных молочных поросят и зимние арбузы "давали" в магазине Ь 666 вместо целлюлозной колбасы "Особой" и гнилого зеленого лука, перемешанного с грязью. Восставали душой против краснорожих перекупщиков и всякой сволочи, покупавшей у них в феврале по заоблачным ценам свежие огурцы. Но жизнь взяла свое. Мы пережили полуголодные 89-91 годы и инфернальные толкучки, где на асфальте разложено было все, что можно и нельзя продать. Гражданская война тогда не случилась. Пережили и маловразумительное черномырдинское "нам нужен рынок, а не базар". Пережили дефолт и прочую пакость. Переживем наверняка невыплаты шахтерам, врачам и учителям, а также идиотию людей, которые все ждут, что им в магазине Ь 666 выдадут молочного поросенка. Арабские писатели Х века поражались русским: они, мол, прежде всего в жизни обожают торговать. Так не посрамим себя!
Или мы не православные? Ведь православный не может не находиться в состоянии свободной рыночной экономики, когда можно торговаться, обманывать, "покупать на грош пятаков" и верить в чудо - авось задаром арбуз в феврале тебе выкатят за то, что ты человек хороший. Это нас роднит с католиками, которые тоже без базара-вокзала свои отношения с Богом и действительностью не мыслят.
Мне возразят - а как же Вебер с его "Протестантизмом и духом капитализма"? Как же половина капиталистического Запада, придерживающаяся католицизма? Так вот, наши братья-каины по тринитарному богословию из Франции, Италии, Испании, Мексики и прочих веселых стран до сих пор ненавидят супер- и гипермаркеты, порождения этого самого протестантского духа капитализма. В супермаркете что? Деньги есть - купил. Но как? Это огромное пространство, надутое кондиционированным бесполезным воздухом, где тупо жужжит стерильная поп-музыка. На бесконечных прилавках - одно и то же, одно и то же... Десять тысяч вакуумных упаковок свиных шницелей, десять тысяч пачек макарон, десять тысяч огурцов, закатанных в полиэтилен, десять тысяч бутылей "Кока-Колы", десять тысяч бутылок виски, десять тысяч заранее нарезанных батонов хлеба. Что это значит? Если ты правильно, по-протестантски живешь, ты можешь купить не одну пачку макарон, а сто двадцать. И у кассы ты с ритуальной улыбкой расплатишься с ритуальной служительницей супермаркета, которая, обнажив стерильные зубы, пожелает вам хорошего продолжения дня. Не надо мне этой шведско-американской гадости. Я как-никак православный, не хочу быть хорошим, чтобы заслужить сто двадцать первую пачку макарон. Я ее лучше сворую, и пусть меня после этого ловят протестантские ангелы-хранители (их, по идее протестантизма, не должно быть), и влекут меня в ихний цвинглианский Синедрион. Более того, я не только как-никак православный, но и ортодоксальный католик, и православный буддист, и иудео-мусульманин, и агностик, которому нравится покупать кинзу у ваххабитки, апостолической христианки мамаши Анаит и болтать с ней. Мамаша Анаит из Араратской долины мне и зелень посвежее выберет, и цену скинет, и в довесок еще головку чеснока подбросит.
А чеснок, как известно, вернейшее средство от бесов. В том числе от бесов национализма и ксенофобии. На рынке рядом стоят за прилавками "азеры" из Нахичевани и "хачики" из Арцаха. Пресловутые "ваххабиты" из Дагестана и бабы Мани из Рязани. Молдаване, корейцы, карелы, грузины, чуваши, великороссы, малороссы, белороссы и прочие, имя же им Бог весть. И покупатели под стать. Разных цветов кожи, полярных политических убеждений и финансового состояния.
Нет, я, конечно, не идеализирую рынок. Иногда там бывает на редкость гнусно. Но тем не менее на рынке наиболее явственно выражается способность людей жить вместе. Хотя бы и по меркантильным причинам, но это уже хорошо. До соборности, разумеется, далековато. Да и бывает ли она, эта соборность, кроме как в головах тех, кто рынок считает корнем всех бед?
Никита АЛЕКСЕЕВ
источник публикации
Иностраец №37 от 22.09.1999г.
