Тезиковка врывалась в мою жизнь без стука

Андрей Кудряшов, журналист: Тезиковка врывалась в мою жизнь без стука

Десятилетнего пацана старшие друзья, заядлые голубятники, иногда брали в свои воскресные экспедиции на птичий рынок, казавшийся сказочным базаром в чужой и далекой стране. Этот непричесанный, остро пахнущий, орущий в тысячу глоток мир под палящим солнцем так поразительно отличался от отгороженного живой изгородью маленького дворового мирка типовой «хрущевки» в спальном районе. На Тезиковке все было другим - одноэтажные дома с облупившейся штукатуркой и косыми заборами, но зато не похожие один на другой, узкие и кривые улочки с безбрежными желтыми лужами и глубоко, до земной коры, растрескавшимся асфальтом, немыслимое скопление народа, машин, мотоциклов, велосипедов, ишачьих упряжек. Но главное - тут очевидно отличалась сама жизнь, вдруг делавшая давно знакомых людей загадочными незнакомцами. 

Здесь я узнал, что разведение голубей, аквариумных рыбок или даже хомячков на самом деле не служит невинной потехой, придуманной взрослыми для развлечения детей, а имеет совсем другую, метафизическую цель. Оказалось, что птиц и зверьков, не говоря уже о коллекционных сериях марок или спичечных этикеток, в действительности необходимо постоянно и энергично выменивать, преследуя какую-то ускользающую выгоду, в идеале - продать, то есть обменять на деньги, конечную ценность, открывающую подросткам реальный доступ в общество взрослых. Еще я узнал, что такая жизнь полна будоражащего риска, ведь при обмене стараются друг друга непременно обжулить, а могут и отобрать просто так драгоценный товар или счастливо вырученные за него копейки, заодно надавав по ушам. Тут уже не зевай.

Когда взрослые случайно узнали о моих поездках на Тезиковку, сначала попробовали напугать, что, мол, там полным полно беспризорников и всяких бродяг, а потому ребенка, гуляющего без родителей, могут забрать в милицию и потом отдать в детский дом. Попытались внушить, что якшаться с голубятниками вообще так же зазорно, как с алкоголиками или уголовниками, и это не приведет меня к хорошему будущему. Но, поняв, что пересилить нотациями непререкаемый авторитет дворовых товарищей не удастся, зачем-то рассказали, что дореволюционный купец и промышленник Тезиков, оказывается, был моим предком по отцовской линии. И Тезиковка называется так в его честь, потому что в этом районе у него были загородные дома - Тезикова дача, а так же конюшни, кирпичный завод и кожевенные мастерские. И то ли его племянница вышла замуж за моего прадеда, прибывшего в Туркестан вместе с царской армией из Симбирской губернии, то ли наоборот - двоюродная сестра прадеда была его женой… 

Вообще-то моя семья, изобиловавшая коммунистическими чиновниками, более-менее благополучно пережившими сталинские репрессии, относилась к числу «не помнящих родства». Потому связи нашей фамилии с Тезиковыми выглядят мифологически, да простят мне его настоящие и прямые потомки, если они где-то существуют. Но портрет почетного гражданина Тезикова в нашем семейном альбоме все же хранится. 

Званием «потомственных почетных граждан» в Российской Империи жаловали, в том числе, мещан и купцов 1-й и 2-й гильдий, за какие-либо заслуги ранее награжденных царскими орденами, например, Св. Владимира и Св. Анны. Почетные граждане, не принадлежа к дворянству, имели такие привилегии как свобода от подушного налога, рекрутской повинности и телесных наказаний. Подобно дворянам, почетные граждане пользовались правом именоваться «ваше благородие» и могли поступать на офицерскую службу. Это мне удалось выяснить, когда я обратил внимание, что на портрете купец Тезиков изображен с орденами на мундире и кортиком на боку. А в детстве новость о вероятном родстве не произвела на меня особенного впечатления. Голубятникам она была бы не понятна и совершенно не интересна. Впрочем, вскоре я сам потерял интерес к дворовым друзьям, и к Тезиковке. 

В переломном 91-м году мы с близким приятелем оказались уже не случайными посетителями, а обитателями этих мест. Два бывших сокурсника, недавно закончившие факультет журналистики ТашГУ им В.И. Ленина, после трех лет более чем престижной работы в республиканской молодежной газете одновременно и по прямому сговору уволились из редакции, будто бы в знак политического протеста. Поводом для задуманного демарша послужило то, что в дни августовского путча ГКЧП руководство редакции, находясь в смятении чувств из-за отсутствия прямых указаний ЦК ЛКСМ Узбекистана, на свой страх и риск приняло историческое решение: попытку государственного переворота публично приветствовать и поддержать. Через пару дней политические и административные страсти, стихли, но заявлений об увольнении, брошенных на стол редактору, мы забирать не стали. 

Основная причина нашего увольнения была вполне невинной: на закате горбачевской перестройки зарплаты «бойцов идеологического фронта» стали явно недостаточными для элементарного выживания. У моего друга была семья, которую он должен был как-то кормить. А мне просто осточертело. Впору было идти в «челноки», как тогда делали многие, но мы решили немного «осмотреться». Пошли устраиваться санитарами на скорую помощь, где не самый маленький по тем временам оклад подкреплялся еще различными надбавками - «колесными», «ночными» и т.п. К тому же можно было работать на полторы ставки, дежуря сутки через двое, и в конце месяца получая чуть ли не втрое больше, чем руководство нашей бывшей редакции. Правда, с высшим образованием на неквалифицированную работу нас брать не хотели, то ли из-за «сословных» предрассудков, сохранившихся от советских времен, то ли опасаясь подвоха из серии «журналист меняет профессию», что было довольно модно в недавнюю эпоху «гласности». Но нам удалось убедить начальство «03», аргументировав свою настойчивость тем, что у нас, как у выпускников советского гуманитарного вуза в дипломе три основных специальности - история КПСС, диалектический материализм и русский язык. Мол, куда нам податься с таким набором в, только что обретшем суверенитет, независимом Узбекистане?.. Подействовало, и нас направили на 10-ю специализированную подстанцию, где санитары нужны были для транспортировки тяжелых больных с инсультом или инфарктом. А заодно охранять женщин-врачей от ночных домогательств наркоманов, знавших, что в их чемоданчиках есть ампулы с промедолом или другими опиатами. Так мы попали на Тезиковку. 10-я подстанция располагалась там по адресу «тупик Мичурина» в старинном здании с тенистым садом и фонтаном у крыльца. Где-то совсем рядом, как говорили, некогда были конюшни почетного гражданина Тезикова.

Три раза в неделю на утреней заре мы, торопясь на дежурство, проходили как нож сквозь масло через пробуждающийся блошиный рынок с его бесконечными лотками, палатками и арбами. В полдень, не снимая белых халатов, с важным видом «уважаемых докторов» захаживали в чайхану на базаре съесть порцию шурпы или лагмана, запив бутылочным пивом. Иногда, если не было срочных вызовов, кто-нибудь из нас с фельдшером заезжал на свободной машине на продуктовый ряд, выбрать лучшей баранины и прочих ингредиентов для плова, который к восьми часам вечера готовил на всю смену в большом казане наш диспетчер. 

Мы жили на Тезиковке, не смешиваясь с ее тысячеголовой толпой. Ее дневные соблазны и маленькие бытовые драмы казались нам вторым планом ночных трагедий большого города, свидетелями которых мы были. На базаре чем-то ожесточенно торгуются, чуть не доходя до драки, ловят вора-мальчишку, стянувшего что-то с лотка, деревянная повозка с двумя тракторными колесами мешает проехать четырехколесному автомобилю… 

Рынок снова «выходит из берегов», второй раз за свою историю. В сороковые он был переполнен эвакуированными, менявшими на еду все, что можно было обменять. А в начале 90-х он наводнился отъезжающими обратно, торопящимися продать все, что нельзя увезти с собой. Нам до этого дела не было. Ведь простой перепад атмосферного давления перед летним дождем в двухмиллионном городе по последствиям среди сердечников и гипертоников сравним с небольшим артобстрелом. Повышение цен, закрытие сберегательных касс, слухи о предстоящем обмене советских денег на новые - все вызывает вспышки сердечных приступов и мозговых ударов. И еще нас, бывает, заносит на происшествия - пьяного стрелочника переехал поезд, расчленив пополам, сокращенный по штату чиновник полез в петлю, припозднившегося из гостей гражданина, писавшего на газон, менты измочалили до полусмерти, сломав челюсть и вывихнув таз… 

Странно, но память в последствии почти набело стерла самые жуткие эпизоды, удержав другое. На 10-й подстанции стихийно, как говорят сейчас, возникла большая дружеская компания из, оказавшихся здесь, бывших работников умственного труда. Сидя на скамейке у фонтана в ожидании очередного вызова на очередное ночное ЧП, мы рассуждали часами о постмодернизме Умберто Эко, философии «ничевоков», современной геополитике Бжезинского, теории пассионарности Л.Гумилева и учении Карлоса Кастанеды. То есть продолжали неистово предаваться любимому занятию, от которого закат «перестройки» надолго отрешил русскую интеллигенцию в СНГ. А мы словно дали себе отсрочку вживаться в новый мир с его новыми реалиями, надев на себя халаты, как белые плащи тайного ордена. Братство Тезиковки. 

Впрочем, просуществовало оно не долго. Мой друг, которого я так безответственно увлек от забот о семейном будущем на совершенно бесперспективную службу, взял да и продал на базар кирпичную кладку от разобранного нами по приказу начальства сарая. А через месяц уволился и зарегистрировал частное предприятие. Меня увлекли в Литву, сотрудничать в русскоязычной газете торжествующих революционеров Ландсбергиса. Все разбежались или разъехались за полгода. Опыт ночных драм все же ударил каждому в голову, заставив в миг повзрослеть. 

Помнится, на прощание, мы купили на птичьем рынке живого песчаного удава в кефирной бутылке, чтобы, сварив из него целебный суп кульвар по рецептам народной узбекской медицины, скрепить наше братство общим несокрушимым здоровьем и долголетием. Но в ожидании супа обпились водки и закусили печеночным шашлыком, отчего, видно, волшебное зелье и не подействовало должным образом. Потом мы еще встречались не раз, спустя многие годы, возобновляя почти прежние отношения, несмотря на разверзшуюся уже пасть социальных неравенств. Мы будто бы опровергали в астрале хрестоматийное мнение, что дважды нельзя войти в одну воду. Но место встречи под темными кронами и равнодушным блеском созвездий было навсегда потеряно, и потому общность прежних пристрастий не смогла выдержать центробежной силы жизненных устремлений. Спустя десять лет наш союз распался в пространстве большого мира. Кто оказался в Канаде, кто в Израиле, кто еще дальше. Вскоре перестала существовать и сама Тезикова. По решению властей, ежегодно заботящихся о благоустройстве столицы суверенного государства, городская барахолка была перенесена из центральной части современного Ташкента на самую отдаленную окраину - массив Янгиабад. 

Нельзя сказать, что это решение не пошло на пользу мегаполису XXI века. Вдоль старого полотна железной дороги, к которому раньше лепились палатки торговцев, прошла современная скоростная магистраль - Малая кольцевая автострада, благодаря чему из одного конца Ташкента в другой, например, с Чиланзара на Высоковольтный, теперь можно проехать за двадцать минут. 

Побывав на Тезиковке, я обнаружил в полной сохранности знаменитый мостик через Салар. Он все так же дрожит под ногами. Зато речка сделалась еще более грязной и захламленной, хотя десять лет назад казалось, что это практически невозможно. Остался, как опрокинутый внутрь себя памятник неизвестно чему, длинный и совершенно пустой подземный туннель - переход под железнодорожными путями, некогда соединявший рынок с трамвайным кольцом и парком культуры железнодорожников. 

На вопрос, где здесь была дача купца Тезикова, прохожие с удовольствием показали пальцем на здание старой бани. Мол, баня от всего и осталось. Но это здание, по многим архитектурным признакам, скорее всего, принадлежит не к дореволюционным постройкам, а к 30-40 годам прошлого века.

По соседству с баней, в узеньких закоулках живут украдкой прежние тезиковские аборигены, до сих пор выглядящие не совсем похожими на обычных горожан. Словно пришельцы из прошлого - какой-то смешанной национальности, непонятного достатка и не ясного рода занятий. 

Некогда главная улица, на которой в воскресные дни трудно было протолкнуться боком в толчее покупателей и продавцов, стала совершенно безлюдной. Зато она выходит прямо на автомагистраль, по одну сторону которой непрерывно бегут пригородные поезда, а по другую тянется бесконечный бетонный забор. По автостраде машины несутся со скоростью на пределе дозволенного, и никто им не голосует. Сам забор активисты молодежного движения временами расписывают жизнерадостными пейзажами в стиле детского примитивизма. Это делается просто так, от юношеского избытка любви к родине, или намеренно, чтобы скрасить глухое бетонное разнообразие. До тех пор, пока новостройки, начатые к очередному Дню независимости, предварительно стерев в пыль, не преобразят в лучшую сторону притаившиеся за забором остатки старой Тезиковки. 

Через прореху в бетоне еще можно проникнуть в тупик Мичурина. Здесь неизменно облупленные, но самой добротной кладки стены с густо крашенными жирной масляной краской оконными рамами. Виноградные грозди зреют, свисая с железных решеток. Пчелы незлобиво трудятся над пурпурными мальвами, выстрелившими побеги в человеческий рост. Возле спортивной школы в толчею коренастых жилищ успел вклиниться, как пастух в гурт овец, новенький трехэтажный особняк. Налево начинается лабиринт параллельных заборов, ведущий уже неизвестно куда. В нем могла сохраниться лазейка, не напрямую, не через главный вход, выходившая к саду с фонтаном. Но лучше ее не искать. И так понятно, что прошлое не уходит из настоящего без какого-нибудь нестираемого остатка. 


Источник публикации: Информационное агентство Фергана.ру