Старые вещи. Ценность: между государством и обществом

Статья написана на материалах исследования, проведенного в 1999-2000 годах.

Зашедший с улицы в антикварный магазин случайный прохожий оказывается в довольно странном мире вещей. Стулья и комоды, чашки, подносы, игрушки, старинные люстры. Некоторые из них отреставрированы и выставлены в помещении магазина как часть старинного интерьера, некоторые, потертые и побитые, бессистемно сложены на полки. Невольно появляется вопрос о том, как получилось, что все эти вещи сохранились в мире, где главными принципами потребления являются мода, новинка, современный комфорт? Почему в отличие от многих бытовых предметов, они не превратились в хлам и не были выброшены на свалку? Почему они продаются и цена многих из них отнюдь не мала? Кто и почему их покупает?

Старые вещи, которым посвящена статья, - дореволюционные предметы быта (мебель, посуда, небольшие декоративные предметы, игрушки, технические приспособления), то есть все то, что изначально создавалось в большей степени для повседневного использования, нежели для украшения, любования, эстетического созерцания. История этого класса предметов представляется крайне интересной. Эти вещи были произведены в дореволюционном обществе, а потому социальный состав их владельцев, а также смыслы и ценности, которые им изначально приписывались, были крайне отличны от тех, которые стали с ними связываться в советском обществе. Таким образом, данные предметы, не будучи физически перемещаемы через национальные границы, с течением времени оказались в другом обществе¹.

Задавшись вопросом о цене и ценности старых вещей, мы оказываемся вне рамок классической политэкономии, стремящейся объяснить цену товара через такие переменные, как затраты труда и полезность. Очевидно, что концепция затрат труда только ограниченно может объяснять цену товаров, находящихся на "вторичном рынке", и только те случаи, когда цена с каждой новой продажей уменьшается. Однако во многих случаях цена антикварных вещей увеличивается и становится несоизмеримо больше любых затрат на производство и хранение этих товаров. Также и категория полезности оказывается неприменимой, когда мы имеем дело с фактически бесполезными (или малополезными) вещами, например старинными игрушками, которыми никто не играет, бутылками, в которые ничего не наливают, или стульями, на которых можно сидеть только с большой осторожностью.

Продуктивную аналитическую перспективу в дискуссии о ценности предоставляет конструктивистский подход, который берет начало в работах Георга Зиммеля. Зиммель полагает, что ценность не принадлежит самим вещам в качестве их непосредственного качества², а является суждением, выносимым субъектом об объекте. Будучи изначально субъективным суждением, ценность объективируется в процессе обмена. Выразителем пропорций обмена становятся деньги. Конструктивистская перспектива была развита институциональной и неоинституциональной экономической теорией, представители которой делали основной акцент на изучении того, как социальные факторы формируют ценность товаров.

Биография антиквариата. Антикваризация

Итак, причины ценности антиквариата сложно анализировать с точки зрения классических экономических теорий, использующих такие переменные, как полезность или затраченный труд. Поэтому мы предположили, что причины ценности антикварных вещей нужно искать в социальных процессах и взаимодействиях.

Согласно идеям американских социологов Арджуна Аппадураи, Игоря Копытова, Брайана Спунера³ и других, товары становятся таковыми не только потому, что они произведены при определенных общественных условиях и обмениваются специфическим образом⁴, но, прежде всего, потому, что они культурно определены как товары. Копытов⁵, в частности, полагает, что разные категории товаров отличаются друг от друга своими биографическими траекториями. Биографии вещей различаются вследствие того, что они социально определяются в разные сферы функционирования и восприятия (рынок, религиозная сфера, личная и т.п.). Попробуем проследить биографию антиквариата как особой категории товаров.

Вальтер Беньямин отмечал, что в современном обществе произведение искусства оказывается оторванным от своего первоначального инструментального контекста⁶. Георг Зиммель также отмечал изменения отношений человека с вещами и выделял причины этих изменений. Он полагал, что современная эпоха характеризуется разрушением "стилистического единства". Разрушение стилистического единства происходит вследствие того, что в культуре начинают присутствовать одновременно различные стили (рококо, классицизм, ампир и т.п.), появляется возможность их выбора и комбинации. Стиль, как внешняя форма, отрывается от своего внутреннего содержания, а человек получает возможность свободно выбирать стили в соответствии с собственными потребностями⁷. Английский социолог Майкл Томпсон указывает на социальные причины трансформации статуса вещей на протяжении их жизненного цикла. Он утверждает, что предметы проходят три жизненных этапа: практическое использование, девальвация, антикваризация. Каждый из них представляет собой социально санкционированный способ восприятия и оценивания. Первые два этапа характерны для всех видов товаров. Последний - только для тех, которые по тем или иным причинам попадают во владение высокостатусных групп⁸.

Российский социолог Леонид Петров в работе, посвященной моде, останавливается на причинах появления эстетической ценности у вещей, которые изначально ее не имели. Эстетическая ценность предстает для него как результат трансформации коммуникативных значений знаков при сохранении "положительно-эмоционального отношения"⁹. Антикварные вещи подвергаются действию сходного механизма трансформации коммуникативных значений. Течение времени, смена художественных стилей и наступление исторических событий создают ситуацию разрыва значений. "Положительное эмоциональное отношение" к этим же вещам создается или поддерживается в данном случае благодаря приобретению их высокостатусными группами, что придает им большую престижную значимость.

Биография старых вещей, таким образом, начинается с момента их производства. Первый контекст их использования, в общем, может быть назван контекстом первоначальных значений и первоначальных функций. Это означает, что предметы непосредственно "вписываются" в эпоху. Они составляют стилистическое единство со своим временем, "тождественны времени"¹⁰. В первом контексте вещи соответствуют эстетическим воззрениям эпохи (если мы имеем дело с произведениями искусства), представлениям о комфорте (в случае, например, мебели), являются "последним достижением техники" (в случае технических приспособлений). Культовые предметы используются по назначению - для исполнения религиозных обрядов. Вещи используются теми социальными слоями, для которых они изначально были произведены. Антикваризация связана с трансформацией контекста первоначальных значений. Заканчивается эпоха, появляются новые художественные течения, проходит мода на мебель или одежду, умирает их знаменитый владелец или автор, появляются новые достижения технического прогресса, иначе говоря, нарушается стилистическое единство. Поэтому возможен период девальвации, в течение которого старые вещи превращаются в немодные, нефункциональные, некрасивые. Чтобы они вновь обрели ценность, должны появиться высокостатусные группы, заинтересованные в использовании их "по-новому". В новом употреблении этих же предметов их прежние функции трансформируются. Так, например, старые бытовые предметы, такие, как мебель, посуда и так далее, изначально обладающие эстетической и утилитарной функцией, где утилитарная является основной, а эстетическая - сопутствующей, могут полностью потерять утилитарную функцию (или она превратится в сопутствующую). В то же время эстетическая функция трансформируется. Те же самые предметы начинают обозначать принадлежность к другим, новым группам и социальным слоям, обозначать время через исторические или биографические события, к которым они были причастны, и благодаря этому становятся новыми символами привилегированного социального положения и начинают заимствоваться новыми элитами или используются для создания личной истории и новой идентичности. Они так же могут превратиться в предмет коллекционирования, как старые замки или флаконы для духов. С появлением спроса вещи вновь попадают на рынок. Появляются торговцы антиквариатом, которые строят свой бизнес на разнице оценок, связанных с разными видениями этих вещей в разных социальных группах: в одних - как "бесполезный хлам", в других - как определенное благо.

Антикваризация в советском обществе

Сходная биография антикварных вещей прослеживается в советском обществе на протяжении всей его истории. Процесс антикваризации начинается после революции 1917 года. В 1920-1930-е годы происходит постепенное разрушение первого утилитарного контекста использования вещей. Этот процесс связан с национализацией и организацией государственных музеев. Важным фактором явились и социально-структурные трансформации этого времени: изменение статуса представителей "бывших эксплуататорских классов", появление новой социальной иерархии и, соответственно, новых символов принадлежности к этой системе. В "новом обществе" прошлое и его знаки, каковыми стали вещи дореволюционной России, отбрасываются.

В 1920-1930-е годы старые вещи уничтожаются как чуждые советскому строю и идеологии, как "признак обывательщины". Особо ценные из них продаются за границу и рассматриваются в качестве способа получения средств для социалистического промышленного строительства¹¹. Изъятие ценных вещей у граждан осуществляется директивно, путем конфискации, и позже - опосредованно, через сеть магазинов Торгсин, учрежденных в 1931 году. Изъятая, согласно "Постановлению о разрешении местным советам реквизировать мебель в частных квартирах нетрудовых элементов и частных конторах для нужд советских учреждений", годная к употреблению мебель рассматривается утилитарно. В годы военного коммунизма она централизованно распределяется в новые советские учреждения и квартиры нуждающихся государственных деятелей, а также рабочих и служащих. В Петрограде в это время существует центральный мебельный лагерь при жилищной коллегии, откуда советские организации могли заказать необходимые предметы интерьера¹². Социальное перемещение вещей происходило также в связи с организацией коммунальных квартир и вселением в бывшие "господские" апартаменты с обстановкой людей других социальных категорий. Репрессивные меры по отношению к представителям "бывших эксплуататорских классов" вынуждали последних продавать свое имущество, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Дальнейшее перемещение вещей в 1930-е годы осуществлялось в связи с действиями НКВД, конфисковывавшего имущество осужденных и высланных¹³. Кроме того, социальное перемещение вещей было обусловлено организацией советских музеев в 1920-1930-е годы.

Тем не менее процесс разрушения контекста первоначальных значений дореволюционных вещей не завершается окончательно. Вторая половина 1930-х годов, а особенно послевоенное время характеризуются стремлением к домашнему уюту, приватности, спокойствию, основанному на стабильности быта¹⁴. Дореволюционные предметы находят место в интерьере квартир советских граждан. Эти предметы адекватно вписываются в эклектичную стилистику быта 1930-1940-х годов.

Массовое изменение восприятия дореволюционных вещей происходит в 1960-1970-е годы. Его причиной можно назвать появление новых эстетических течений и новых представлений об организации быта, что, в свою очередь, было обусловлено политическими изменениями. Новая политика воспринимается как культурная критика сталинизма¹⁵, что находит отражение и в повседневной жизни советских граждан. Идею противостояния прошлому обслуживает новая эстетика 1960-х: одежда, архитектура, мебель, манеры поведения. Эта эстетика связывается в сознании людей со стремлением к "новому быту", суть которого - организация жизни людей по стандартам, соответствующим коммунистическому обустройству жизни: свет, чистота, экономичность использования пространства¹⁶.

Новая мода, основанная на принципах минималистской эстетики (простых геометрических формах), вписывается в общий настрой прогресса, стремления к новому быту и борьбы с мещанством. Старые предметы, составлявшие повседневную обстановку квартир, оказались больше не просто не модны, но даже предосудительны, как нечто чуждое советскому строю. Старые вещи в обыденном сознании обесцениваются. Они в качестве "хлама" попадают на свалки. Старинные громоздкие комоды, секретеры, диваны и картины заменяются новой современной мебелью и другими предметами интерьера.

Следующим важным фактором, обусловившим изменение восприятия старых вещей, оказывается жилищная политика. В 1957 году выходит постановление Совета министров "О развитии жилищного строительства СССР" - начинается небывалое по масштабам возведение современных квартир. Новые дома соответствуют идеологическим и эстетическим требованиям времени. Подчиненные целям экономии затрат, габариты новых квартир значительно уменьшены по сравнению с теми, которые поддерживались существовавшими ранее строительными нормами, и, тем более, по сравнению с габаритами квартир в домах дореволюционной постройки. Старая мебель, соответствовавшая масштабам дореволюционных квартир, не помещалась в новых домах. Старинные шкафы, столы, горки для посуды не входили в узкие двери "хрущевок", не помещались на маленьких кухнях.

Стилистическое изменение привело к тому, что дореволюционные вещи, пережившие войну и блокаду, прежде воспринимаемые утилитарно, теряют эту функцию. Этот процесс подкрепляется также успехами экономики, начавшей справляться с дефицитом потребительских товаров, характерным для экономики 1920-1940-х годов¹⁷ и послевоенного периода. Жительница коммунальной квартиры рассказывает в интервью, как менялось восприятие старых вещей в 1960-е годы:

"[...] Люди въезжали в новые квартиры [...]. Хлам оставляли в старой квартире. Какие-нибудь старые жильцы, старики со старушками, хозяйственные мужчины в надежде, что они построят когда-нибудь свою дачу, что они все это увезут на дачу. Все это жилье превращалось даже не знаю во что. Везде это было. Выкинуть это было невозможно. Люди так тяжело наживали это в этой жизни, что расстаться с чем бы то ни было... [...] В один прекрасный момент, я помню, бум в коммунальной квартире, когда появилась первая советская мебель. И все это, настоящая красота эта, настоящее дерево. Все эти туалеты, все эти дубовые шкафы, кровати, которые еще остались и которые еще не стопили в блокаду, жить-то на чем-то нужно было. И появились эти сервантики, кресла-кроватки такие, кресло-диван на ножках. [...].

И когда появилась возможность, у нас была комната 10, 70, образовалось 70 сантиметров за счет того, что вынесли печку, и там стояла эта кровать и огромный стол, и роскошный туалет красного дерева. Я своими руками, когда появилась возможность купить этот сервантик, кресло-кроватку и диванчик этот маленький, в сторону откидывался. Оказалось, что комната стала волшебная просто. Еще пластмассовая посуда плюс ко всему появилась [...] Это казалось верхом. То есть война кончилась, народ зажил богато, мы пришли уже к вершине цивилизации, коммунизм наступил, вот еще немножко и уже мебель".

Старая мебель начинает осознаваться как неудобная. Новая мебель производит переворот. Во-первых, она оказывается более удобной, комфортной и красивой. А во-вторых, она связана с такими понятиями, как "будущее", "коммунизм", и, тем самым, обозначает разрыв в восприятии времени, отказ от прошлого. Дореволюционные вещи утрачивают не только свои эстетические, но и утилитарные функции. Поэтому можно предположить, что в это время в массовом сознании они окончательно теряют первый контекст использования и переходят к следующим биографическим этапам - этапу девальвации и этапу нового использования или новой ценности.

В этот же период 1960-1970-х годов намечается дифференциация потребительских ориентаций. Массовая тенденция связана с ориентацией на потребление модных, новых товаров. Потребление "длящихся" предметов, каковыми являются дореволюционные вещи или предметы искусства, становится уделом немногих. В следующем отрывке из интервью можно обнаружить свидетельство этой дифференциации.

"Было такое время, когда я работала в Институте Х. И, естественно, моя зарплата оставляла желать лучшего. Это был как раз период, когда в комиссионных магазинах, комиссионных... мебели, антикварных магазинах, по каким-то причинам, социальным причинам [...] стало появляться невероятное количество, невероятного качества мебель, фарфор, картины, антиквариат. Очевидно, мода менялась. [...].Это был конец 70-х годов, начало 80-х. Можно было приобрести все, что угодно. И я приобретала".

Использование старых вещей в интерьере может также рассматриваться как своего рода вид "стихийного протеста" граждан в условиях жизни в новых жилых стандартизированных микрорайонах, которые активно строятся в 1960-1980-е годы. Именно так оценивает данную тенденцию архитектор в этот период времени:

"Как эпидемия вспыхивающие увлечения стариной, народным творчеством и "этнографическими мотивами", наконец разросшееся увлечение китчем, - все это формы стихийного протеста против стерильности, бездушности кем-то комплексно запланированного окружения, мало что говорящего о душе отдельно взятого конкретного человека"¹⁸.

Последний, третий, этап антикваризации и новой ценности старых вещей связан с реформами 1990-х годов. Результатом реформ стала общая культурная трансформация советского общества, которая сопровождалась появлением новых статусных позиций, стилей жизни, стилей потребления, а также разрушением прежней диспозиции культурных вкусов¹⁹. Для нашего исследования наиболее важным оказывается появление новых элитарных социальных слоев. Обычно новые элитарные слои выделяются на основе вида деятельности (предпринимательство, инновационная деятельность) и дохода. Для целей нашего исследования представляется более полезным использование описания класса в терминах стиля жизни и субкультуры, которые помогают описать потребительские предпочтения. Так, финский социолог Йохан Бекман полагает, что классовое расслоение согласно рыночной позиции и экономическому капиталу привело к резкой дифференциации не только доходов, но и стилей жизни²⁰.

Довольно сложно точно определить место элитарного и массового потребления в реформируемом обществе, так как в нем присутствуют чрезвычайно различные стили жизни, а культурная компонента социальной стратификации не всегда соответствует ее экономическому или профессиональному основанию²¹. В этой ситуации антикварные вещи становятся частью одной из возможных элитарных потребительских моделей, которая вписывается в общий элитарный стиль потребления, и, тем самым, находят новый контекст значений.

Государственная политика и антикварный рынок

Важным фактором процессов определения ценности старых вещей являлась государственная политика в экономической и культурной сферах. Именно изменения политики государства в этих направлениях создали условия для развития рынка, формирования новых социальных слоев и появления негосударственной антикварной торговли в 1990-е годы. Государственная политика изначально имела особый ракурс отношения к дореволюционным вещам, который можно обнаружить в сфере музейного регулирования, градостроительной политики, а также в сфере регулирования владения личной собственностью. Государство, таким образом, приписывало дореволюционным вещам особые значения, отличные от тех, которые предполагал первоначальный контекст дореволюционного общества.

Со времени появления советского государства его политика в отношении дореволюционных вещей характеризовалась двумя тенденциями, которые могут быть представлены как два противоположных вектора. С одной стороны, вещи, произведенные до революции, рассматривались как "фундамент для построения нового" искусства и быта, а потому были частью национального достояния, которое требует заботы по сохранению и реставрации со стороны государства. С другой стороны, дореволюционные вещи рассматривались в качестве пережитка прошлого, элемента чуждого быта, враждебного сознания, с которым необходимо бороться. Оба эти вектора существовали на протяжении всего советского периода. Но первый оказался значительно более законодательно оформленным. Зато второй в большей степени существовал в политической практике. Однако и за тем и за другим стоял общий принцип восприятия дореволюционных вещей. Они рассматривались как символы прошлого, досоветского общества, его политической системы и социальной организации. Поэтому всевозможные идеологические манипуляции с прошлым и историей представали как символические манипуляции с вещами. Рамка политической борьбы, таким образом, смещалась из нематериальной, абстрактной области идеологии в более конкретную и понятную область материальных предметов. В зависимости от идеологических потребностей времени один из политических векторов ослабевал или набирал силу.

Вся история государственной политики по отношению к ценным предметам может быть условно разделена на четыре этапа.

Первый этап связан с выходом первых декретов советской власти и ограничивается 1920-ми годами. Дореволюционные вещи из обычных повседневных предметов превращаются в "наследие прошлого", отношения с которым опасны и неоднозначны. Наиболее адекватной формой восприятия дореволюционных вещей в ситуации тотального дефицита первых лет советской власти оказывается приспособление и утилизация их для текущих потребностей, а также для построения будущего благосостояния и нужд социалистического строительства. Поэтому, с одной стороны, дореволюционные предметы, признанные ценными, консервируются и сохраняются. Именно к сохранению предметов прошлого призывает воззвание Исполнительного комитета Совета Рабочих и Солдатских депутатов 1917 года:

"Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы - все это ваша история, ваша гордость. Помните, что все это почва, на которой растет ваше новое народное искусство"²².

Аналогичным образом трактуют дореволюционные предметы некоторые первые декреты и постановления советской власти²³. Согласно данным декретам и постановлениям, мебель, драгоценности, прочее имущество изымалось у представителей бывших эксплуататорских классов и поступало в ведение государства. В это же время, согласно постановлению Совнаркома, была произведена первая регистрация наиболее ценных предметов, национализированы музеи и памятники культуры²⁴.

С другой стороны, дореволюционные вещи используются утилитарно "для нужд советских учреждений", перераспределяются среди советских служащих и нуждающихся рабочих, продаются за границу. Материально-вещественное "наследие прошлого" объявляется национальным достоянием и собственностью государства. Таким образом, государство получает особое привилегированное положение в контроле над ценностью старых вещей как их собственник.

Второй период государственной политики по отношению к дореволюционным предметам может быть условно ограничен 1930-1950-ми годами. Этот период связан с законодательным оформлением статуса "культурных ценностей", формированием системы государственных органов, регулирующих сферу культуры. Происходит окончательное оформление принципов государственной монополии владения старинными ценностями.

Дореволюционные предметы, как символы прошлого, оказываются в эпицентре идеологической борьбы. Разрушение или утилизация дореволюционных предметов, а также продажа особо ценных из них за границу для получения валюты становятся не просто прагматическим, а идеологическим шагом. Лица, интересующиеся древностями или заботящиеся об их сохранении, становятся подозреваемыми и социально опасными. Закрываются Государственная Академия Художественных Наук в Москве и Институт Истории Искусства в Ленинграде. В 1934 году прекращается деятельность Комиссии по сохранению культурных ценностей, признанной "слишком узкой, аполитичной и не имеющей общественного уклона", а ее сотрудники названы "маленькой кучкой любителей красоты и древностей, чуждой марксистской идеологии"²⁵. Отношение правительства к дореволюционным предметам и наследию прошлого как к пережиткам, мешающим построению нового, может быть проиллюстрировано высказыванием Иосифа Сталина по поводу сноса Сухаревой башни в Москве: "Советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества"²⁶.

Послевоенные годы несколько изменили политический вектор восприятия дореволюционных вещей. Идеологическое значение прошлого и его символов стало иным: фашистские захватчики разрушили культурное наследие народов России, поэтому необходимо противопоставить их варварству гуманную заботу о ценностях истории. Образовывается Государственная комиссия "по фиксации зверств культурного вандализма захватчиков". В 1944 году в составе Академии наук вновь образован Институт истории искусства в Москве²⁷.

Третий период отношений государства и дореволюционных вещей можно ограничить 1960-1980-ми годами. В 1960-е годы происходит изменение политического климата, в связи с чем смещаются акценты по отношению к прошлому и его символам. Манипуляции с ними частично теряют свою прежнюю идеологическую остроту. Политический вектор отрицания прошлого в отношении дореволюционных предметов смещается от борьбы старого режима с новым к борьбе в рамках атеистической кампании начала 1960-х годов. При этом происходит усиление государственного регулирования правил владения негосударственной собственностью. Государство стремится играть более активную роль в придании дореволюционным вещам новых контекстов и значений и, тем самым, подчинить себе процесс придания им новой ценности в ответ на разрушение утилитарного бытового контекста использования старых вещей.

Параллельно этому движению со стороны государства в массовом сознании в течение 1970-1980-х постепенно происходит восстановление ценности старых вещей. Дореволюционные предметы начинают называть "антиквариатом". Антиквариат оказывается предметом советской роскоши и всевозможных спекуляций. Владение антикварными предметами становится одновременно как желанным, так и подозрительным, опасным.

Последний этап отношения государства к старинным вещам связан с экономическими и политическими реформами 1990-х годов. С началом рыночных реформ государство отказывается от монопольного права на осуществление торговли ценными дореволюционными предметами. Начинает развиваться антикварный рынок, появляются торгово-закупочные фирмы, специализирующиеся на торговле антиквариатом. Либерализация государственной политики в культурной сфере отражается также в изменении содержания основного понятия, используемого законодательством, - "культурные ценности". Оно освобождается от идеологической нагрузки. Закон "О ввозе и вывозе культурных ценностей", принятый в 1993 году, больше не приписывает культурным ценностям задач просвещения и воспитания граждан, ограничиваясь определением их как "движимых предметов материального мира, находящихся на территории РФ"²⁸.

Государство принимает иную роль: оно стремится выступать в качестве организатора правил игры других агентов, в частности определяет правила и нормы антикварной торговли. Действиями государства в этом направлении становятся: лицензирование предприятий антикварной торговли, установление правил антикварной торговли и контроль за их выполнением, налогообложение.

Изменение политики государства по отношению к культурным ценностям, в частности отказ от монопольного права на торговлю дореволюционными ценными предметами, отражается также в появлении в 1994 году в законодательстве понятия "антиквариат". Антиквариатом называется совокупность предметов, созданных более 50 лет назад, имеющих историческую, художественную или научную ценность²⁹.

В результате изменения государственной политики в отношении культурных ценностей, а также политики в экономической сфере в целом создаются предпосылки для развития антикварного рынка. Культурная политика проходит трансформацию от идеологического восприятия культурных ценностей и монополии на их торговлю к декларации деидеологизации и отказу от монополии на торговлю дореволюционными ценными предметами. Изменения экономической политики делают возможным формирование рынков, новых экономических отношений и новых социальных позиций. Рынок становится основой процесса появления новых социальных слоев и групп, представители которых приобретают антикварные вещи и, тем самым, стимулируют спрос на рынке.

Подводя итоги "биографии антиквариата" и определившей эту биографию истории взаимоотношений между обществом (социальными трансформациями) и государством (изменением государственной политики относительно "старых вещей"), можно вспомнить Марселя Мосса и его идею о том, что в процессе обмена вещами происходит и менее заметный, но не менее значимый обмен свойствами между людьми и вещами: вещи обретают статус и значимость людей, а люди - статус вещей³⁰. Так, дореволюционные предметы постепенно девальвируются в послереволюционный период в результате потери статуса их первоначальными владельцами. И вновь обретают ценность в связи с приобретением их новыми владельцами, обладающими статусом и властью. 


Лариса Шпаковская 


Сноски:

1. Статья написана на материалах исследования, проведенного в 1999-2002 годах. Методы сбора информации, использовавшиеся в исследовании, включали фокусированное полуструктурированное интервью, анализ официальных документов и прессы. Эмпирическую базу составили 38 фокусированных интервью с участниками антикварного рынка Санкт-Петербурга, публикации прессы с 1985 по 2000 год, посвященные антикварной торговле, коллекционированию, проблемам музеев, а также тексты советского и российского законодательства. вернуться

2. Simmel G. The Philosophy of Money. London & New York, 1990. P. 63. вернуться 

3.  Appadurai A. Introduction: commodities and the politics of value // The social life of things. Cambridge, 1996. P. 3-64; Kopytoff Y. The cultural biography of things: commoditization as process // The social life of things. Cambridge, 1996. P. 64-95; Spooner B. Weavers and dealers: the authenticity of an oriental carpet // The social life of things. Cambridge, 1996. P. 195-236. вернуться

4. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. М., 1988. С. 48-51. вернуться

5. Kopytoff Y. Op. cit. P. 66-68. вернуться

6. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. М.: Медиум, 1996. С. 30. вернуться

7. Simmel G. Op. cit. вернуться 

8. Thompson M. Rubbish theory. Oxford; New York; Toronto; Melbourne, 1979. P. 6-33. вернуться 

 9. Петров Л.В. Мода как общественное явление. Л., 1974. С. 15. вернуться

10. Simmel G. Op. cit. P. 563. вернуться

11. Осокина Е. За фасадом "сталинского изобилия": распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М.: РОССПЭН, 1997. С. 160. вернуться 

12. Лепко И. Как переплавлялось сознание // На штурм науки. Воспоминания бывших студентов факультета общественных наук Ленинградского университета / Под. ред. В.В. Мавродина. Л.: Изд-во Ленингр. университета, 1971. С. 210. вернуться

13. Добкин А.И. Лишенцы: 1918-1936 // Звенья. 1992. Вып. 2. С. 600-628.; Осокина Е. Цит. соч. вернуться

14. Boym S. Common places: mythologies of everyday life in Russia. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press., 1994. вернуться

15. Boym S. Op. cit. P. 64. вернуться

16. Свет и тени "великого десятилетия". Н.С. Хрущев и его время. Л.: Лениздат, 1989. вернуться

17. Осокина Е. Цит. соч. вернуться 

18. Рябушкин А.В. К вопросу о комплексном проектировании оборудования жилища // Архитектура и дизайн. 1974. Вып. 2. С. 14. вернуться 

19. Ушакин С.А. Количественный стиль: потребление в условиях символического дефицита // Социологический журнал. 1999. № 3/4. С. 207. вернуться 

20. Backman J. "New Russians" and Social Change // The Kalamari Union: Middle Class in East and West / Ed. by M. Kivinen. Suffolk: Ashgate Publishing Limited, 1998. P. 15-35. вернуться

21. Ионин Л. Г. Культура и социальная структура // Социологические чтения. М., 1996. Вып. 1. С. 74-81. вернуться

22. Воззвание Совета Рабочих и Солдатских депутатов, 1917. Цит. по: Стешко Л.А. Правовая охрана памятников культуры в СССР. М., 1974. С. 7. вернуться

23. См. декреты 1918-1919 годов "О конфискации имущества низложенного российского императора и членов императорского дома", "О регистрации, приеме на учет и охране памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений", "О запрещении вывоза за границу предметов особого художественного и исторического значения". вернуться

24. Стешко Л.А. Цит. соч. С. 9. вернуться

25. Владимиров А.П. Судьба реставрации в стране культурной нестабильности // Наше наследие. 2001. № 56. С. 107. вернуться

26. Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1989. С. 114. вернуться

27. Комеч А.И. Культурный ландшафт России: до основания, а затем... // Наше наследие. 2001. № 56. С. 57. вернуться

28. О ввозе и вывозе культурных ценностей: Закон РФ от 15 апреля 1993 // Растопчин В.Г, Кузнецова Н.И., Иванова Л.Е. Культурные ценности. Порядок приобретения, хранения и обращения. М., 1995. Ч. 3. С. 48. вернуться 

29. В период 1920-1990-х понятие "антиквариат" не появлялось на уровне законодательных актов правительства СССР и РСФСР. Оно возникало только в рамках внутриведомственных циркуляров и распоряжений и имело отношение, прежде всего, к сфере торговли. вернуться

30. Мосс М. Очерк о даре // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996. С. 121-169. вернуться 


источник публикации
Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 
Издательский дом "Новое Литературное Обозрение"