Михаил Златковский, художник
Мои первые барахолки – привокзальные рынки Химок и Сходни начала 50-х годов. Это только через сорок лет я впервые попал на настоящие flea-market, куда надо было специально планировать поездку, предварительно осведомившись о времени работы, далеко ехать и, если в первый раз, то долго искать в чужом городе.
А тогда все было рядом: завернуть за угол станционных построек, мигом пройти мимо неинтересных для нас, пацанов, бочек с квашеной капустой, баб со стаканами ряженки… и открывался волшебный мир старых и никому не нужных (кроме нас и каких-то чудаковатых взрослых) вещей и вешиц. Здесь был даже целый ряд, где торговали на замасленных фанерках ржавыми, гнутыми гвоздями, замками с перепиленными ушками и старинными фигурными ключами к уже не существующим дверям...
Тут, где-то среди палаток как-то был выставлен на продажу настоящий миномет с двумя минами. Его никто никогда не видел, но первым вопросом при встречах со знакомыми на рынке было: «Ну, как? Продали?» Никто не спрашивал – что именно продали, но все знали день в день, когда именно ушел миномет, и в какие руки, и за сколько.
Под кустами акации стояла зеленая трофейная BMW, хозяин которой все никак не мог найти покупателя... (Нет! Конечно, BMW не могла быть «она»!)
Стоял зеленый трофейный BMW, хозяин которого все никак не мог найти покупателя. А мы все прекрасно понимали, что он и не хочет расставаться с этим чудом. Да разве кто-нибудь в здравом уме отдаст навсегда в чужие руки такую красоту пусть и с неправильно – наоборот – подвешенными дверями!
Вокруг машины постоянно толпились заинтересованные в неторопливой беседе бывалые мужики, а мальчишки, широко раскрыв от удивления и восхищения глаза, вдоволь слушали одни и те же истории про боевые дороги от Москвы до самого Белграда.
И всегда на рынке был безногий Семеныч – сам из себя король этой торговой площади. Поговаривали, что во владения его входили прилегающие палатки, пивные с магазинчиками и дальше – даже само железнодорожное полотно от Левобережной вплоть до Сходни. Он лихо сновал между покупателями на своей тележке, не на дешевых подшипниках, а на резиновых колесах. Все важные разговоры проходили под его руководством, все споры на рынке решались при его участии, его карандаша и замусоленной школьной тетрадки.
Летом на его вылинявшей гимнастерке, а зимой на флотском бушлате, блестели медали за войну и Берлин с портретами великого Сталина и звезда Героя, но какая-то странная, не на красной ленточке, а на металлической фигурной планке. Подлые, злые и завистливые судачили втихомолку, что Семеныч вовсе не герой, а еще до войны разъезжал тут на своей тележке и что геройская звезда его – это подпиленный бабский орден «Мать-героиня». Но мы не верили, так как, понятное дело, Семеныч уж никак не мог быть матерью.
К концу торгового дня заснувшего пьяного Семеныча отстегивали от колес и уносили на руках куда-то во взрослый мир палаток, которые к вечеру назывались шалманами, и кто был на рынке из пацанов долго искали среди прилавков и мусора его тележку.
К вечеру же редели толпы завсегдатаев рынка, уменьшалась и наша ватага – многие мальчишки оставались у пивной поджидать своих отцов – те после тяжелой работы и выпивки частенько не могли двигаться, и пацаны тащили их на себе.
А еще на рынке был маленький сарайчик, где у сапожника Али совсем задешево можно было купить сыромятные шнурки, которым не было сноса. И еще он принимал у наших ребят тряпье и кости в обмен на настоящие пугачи и пробки к ним. Татарин Али всегда облапошивал малышню – все в округе знали – у него были обманные весы, и сколько не накладывай костей или тряпок на их алюминиевые тарелки, все равно с одного раза до пугача не дотягивало.
Али вел амбарную Книгу Сдачи, в которой против имени каждого пацана была длинная строка в килограммах, и, когда она кончалась нужной цифрой, счастливчик уходил из палатки с собственным пугачом и парой бесплатных пробок, которые тут же неподалеку расстреливались, и сразу приходилось начинать собирать тряпье и кости на новые пробки. Конечно, можно было сразу купить пугач, выложив всю цену деньгами, но таких случаев ни я, ни пацаны не помнили – так что все пугачи в округе были честно заработаны…
Эта неизлечимая страсть (вернее – болезнь!) рыться, прицениваться к железкам, часто назначения неведомого ни тебе, ни хозяину, осталась на всю жизнь…
Правда, вот только барахолки изменились – вместо старых, добрых «блошиных рынков» по всему миру процветают нового типа антикварные магазины, хотя и с тем же названием. Уже не встретишь продавцов, не знающих реальной цены кованых двадцатисантиметровых гвоздей, точь-в-точь какими был распят Христос в версии Мэла Гибсона. Да и прошлых лет клеенки на земле, деревянные лотки на козлах, на которых были разложены «сокровища Али-Бабы», обзавелись прочными строениями магазинчиков, где процветает унифицированность товара – вот линия часов, а это – военные вещи, а здесь – бронза, все больше одинаковые, штампованные пепельницы, где высокую роскошную блондинку обнимает сладострастный лысый старичок. Стоит перевернуть пепельницу и… становится ясно, от чего она так возмущена.
Это уже профанация барахолки, на которой никогда не было тиражных вещей. Невозможно даже было найти две одинаковые вещицы – если запонка, то только одна, если очки, то без одного стекла, если «Зингер», то без столешницы. Сейчас можно почти бежать мимо рядов с техникой, рядов тряпья, подсвечников. Тогда на каждом лотке были выставлены совершенно различные вещи и вещички, штучки и прибамбасы: кожаный, внутри с медвежьим мехом летный шлем с очками рядом с коробочкой патефонных тупых иголок, тут же бюстгальтер слоновьего размера, недокуренная сигара, знак четвертой степени ордена Гроба Господня с отломанной подвеской – навершием (вот к нему я подойду кругами, так нехотя, через пару минут, сейчас я его сразу выхватил взглядом из кучи, но виду продавцу не подам!), банкноты неизвестных (или уже несуществующих) государств, полицейский свисток, дамский ладненький револьвер без барабана, но в прекрасной сохранности, с тонкой резьбой костяной накладкой на рамке рукоятки – да, вы угадали! – только одной…
Почти исчез самый важный и увлекательный элемент торговли – сам торг. Сейчас цена объявляется сразу и непреклонно. А тогда… «Сколько вы хотите за ваш грязный никому не нужный ботинок?» – «Три рубля! Но если вы его оденете прямо сейчас и пойдете от меня вон, то бесплатно!» И истории, истории… О каждой вещице, с подробностями, только и важными для одного дела – рассказать, быть выслушанным…
Вот тогда и была принесена домой с барахолки шитая тонкой изощренной гладью картина (63х42 см), где в какой уже раз царь Иван убивает своего сына, картина, ставшая с годами главным достоянием и гордостью семьи. Картина вместе с рассказом о некоей тетке-продавщице, которая тут же садилась вышивать, проводив своего мужа-радиста в дальнее плавание. Полгода, год он был в плаваниях к Антарктике и обратно, а когда возвращался, то очередное вышитое полотно свидетельствовало, что тетя не посещала ни танцев в парке культуры и отдыха, ни офицерских клубов, ни вечеринок, где могла не устоять на ногах в своем одиночестве.
С орденами-медалями все проще. Это безнадежная попытка воссоздать атмосферу своего детства. Так получилось, что в 45-м году отцу досталась «на постой» (согласно его рангу и должности) вилла немецкого офицера, вероятно, такого же звания и положения. Вилла со всей утварью, мебелью, каминами и даже с услужливой прислугой – двумя кухарками, горничной и одноногим садовником, который по каким-то, вероятно, только ему ведомым праздничным дням вставлял в верхнюю петлицу сюртука черно-белую ленточку – только через десять лет я узнаю, что это была лента Железного креста второй степени с первой мировой.
Достался отцу и кабинет в дубовых настенных панелях с огромными застекленными шкафами – книги, книги, свернутые в рулоны карты наступлений и поражений атилл, ганибалов, наполеонов. А нижняя часть шкафов – плавно и легко выдвигаемые узкие по высоте, но широкие ящички.
А там!!! Мне кажется, что такое количество орденов я видел только в самом дорогом магазине фалеристики, в Галерее Лувра. Но там они стоят бешеных денег. А здесь много лет эти ювелирные изделия воинской доблести и славы были моими детскими игрушками. Были среди них и очень смешные – я отказывался верить и признавать в них ордена – толстенький белый слоненок (все стало ясно потом, потом… датский королевский орден Слона), свесившийся с ажурной золотой цепи ягненок (испанский или австро-венгерский Золотого руна), извивающийся золотой дракон на черном кругляше (до сих пор не знаю – но точно китайский), три ноги из одной попы, бегущие друг от друга по кругу (королевский орден Двух Сицилий)…
А потом пришли два солдата с офицером, и они с папой долго считали, писали бумаги, паковали и перевязывали ящики и все увезли на грузовике. Если б отец не сдал по описи это богатство перед нашим отъездом в Москву – не было бы у меня папы. Вряд ли эта фашистская коллекция стала «достоянием республики», скорее осела где-то у самых больших генералов тех лет или давно продана по частям (к сведению – цена таких раритетов доходит до сотен тысяч, до миллионов).
Как только появились у меня деньги – стипендия студента МИФИ 45 рублей – появились и первые мои (!!!) ордена с постоянно разгоняемого милиционерами импровизированного рынка около перехода к Парку культуры им. Горького: Железный крест второй степени Третьего рейха = 3 рубля, серебряная медаль «За храбрость» Карла I = 2 руб., австро-венгерские крест Заслуг = 5 руб., шейный крест и медаль Красного креста = 5 и 2 руб. соответственно. Больше их стало с зарплаты инженера-ядерщика (чистоганом 83 рубля 50 коп.). Но мечтать о Марии-Терезии я не мог.
Вскоре все испарилось – лихие люди украли две пары джинс и мои «железки». Скорее всего, шли на квартиру только за джинсами, но ордена, висящие на стене, бросались в глаза и просились в карманы.
Далее было не до орденов – надо было обустраиваться в жизни, растить детей, покупать «Жигули»…
Когда я снова приценился к Железному кресту – он уже стоил в тысячу раз дороже. На эти «тысячу раз» денег хватало, но опять не на Марию-Терезию, хоть четвертой степени. Моментально стало ясно, что я смогу покупать только солдатские или самые низкие степени офицерские, и, конечно же, не в магазинах, а только на «блошиных рынках», и не с фалеристического лотка, а так, между папье-маше и мундштуками, между зажигалками «Zippo» (именные, вьетнамской войны – отдельная история!) и монетками. Собралось с две сотни, у каждой медальки своя история, кажется, даже помню лица продавцов, что говорили… Есть и совершенно уникальные – вот этот венгерский крестик преподнесла мне утром в Будапеште девушка на подносике вместе с кофеем, торжественно и с условием, что я не попрусь сегодня куда-то к черту на куличики за город на рынок за этим барахлом. Итальянский Военный крест за такие же мои заслуги в Италии… Французский Почетного легиона… вы догадались, из Парижа.
Что только не сделает женщина для того, чтобы остаться вместе…
